Рихард Вагнер

Действие разворачивается в квартире Миме – брата Альбериха: огромное пространство сцены сжато до интерьера с винтовой лестницей в центре. Лестница ведет в подвал, где и находится мастерская Миме. Нибелунг – в водолазке мангового цвета и черном джемпере – больше похож на пенсионера, втянутого в суетную жизнь своего неугомонного воспитанника. Звуки ковки заменяются ударами клавиш пишущей машинки. Остроумие, с которым Зигфрид пугает наставника медвежьей шкурой, явно свидетельствует о бесконечном безделье мальчугана, который сломав кухонный тесак, поднимается к себе на верх и укладывается на диван с комиксами в руках. Интерьер «детской» как раз в стиле 60-х: цветастый коврик в клеточку вместо панно на стене, гитара, какая-то домра – в общем, всё «в духе». Рассказ о матери Зигфрида проходит в мастерской-библиотеке Миме, которую мы видим благодаря вертикально перемещающейся сцене.

Вошедший Вотан сначала поднимается в комнату к внучку, потом только начинает беседу с Миме. Разговор двух пенсионеров сопровождается чаепитием и поеданием ягодного пирога. Реанимация же Нотунга сделана в классическом стиле и происходит в подпольной кузнице.

Второй акт начинается на площадке у бетонной стены, за которой мы видим лес. "Интерьер" очень похож на заброшенный техдвор. Из канализационного люка в центре площадки через всю сцену тянутся толстые кабели, напоминающие одновременно и лапы паука, и длинных червей. Непонятный белокурый юнец (судя по всему, Хаген) прохаживается мимо безрукого Альбериха и, судя по всему, так же ненавидит папу, как Зигфрид своего воспитателя. Вотан, как турист, осматривает экзотическую вахту нибелунга, делает фотографии, потом присаживается и выпивает с Альберихом по рюмашке. Альберих на диктофон фиксирует обещание Вотана не охотиться за золотом и кольцом, а настоящий белый голубь тем временем предвосхищает появление Зифгрида. На звуки рожка Зигфрида, пытающегося вступить в контакт с живым голубем, появляется и Хаген и целится пальцем в Зигфрида. Паххх!.. Из колодца идёт дым, а голос разбуженного Фафнера звучит из устроенного тут же уличного громкоговорителя.

Вотан (а также Миме и Альберих с сыном) наблюдает за поединком внука с последним из великанов. Зигфрид спускается через кишащий кабелями люк в подземелье, где Фафнер в нормальном человечьем обличие сидит за огромным пультом управления, с которого руководит движением гигантских щупалец, удушающих Зигфрида. Догадливый юноша обрубает кабель, ведущий к червеобразным шлангам и, освободившись, протыкает мечом кресло, в котором сидит обладатель браслета-кольца. С окровавленным брюхом умирающий великан напутствует своего убийцу.

Собравшись с последними силами Фафнер пытается прикоснуться окровавленной рукой к лицу Зигфрида, но оставляет кровавый след лишь на его рубашке. Облизав палец, испачканный в крови "змия", Зигфрид слышит голос птички. Пока Альберих с Миме делят «шкуру неубитого Зигфрида», сам герой их спора вылезает на поверхность. Разоблачение Миме сделано Хольтеном в рамках «предписанной» автором прямой речи нибелунга в духе народно-театральной самопрезентации участников площадного драматического действа (типа «Я - собака Калин Царь»). А вот убивает Зигфрид старика совершенно случайно: Миме сам набрасывается сзади на несговорчивого воспитанника и получает чисто рефлекторный удар мечом. Таким образом, убийство выглядит чуть ли не несчастным случаем, и, судя по выражению лица Зигфрида, о случившемся юноша страшно жалеет: все дальнейшие реплики исполняются с тоскливой болью и страданием на лице, - убивать воспитателя Зигфрид определенно не хотел.

Интересная деталь: общаясь с птичкой, змее-и-Миме-убивец постоянно слизывает с рубашки капли крови Фафнера, что наводит на мысль о скоротечности её воздействия на телепатические способности её поглотителя. Зигфрид забирается на стену, окружающую сцену, и устремляется вслед за говорливым пернатым навигатором.

Как и положено бывшему любовнику, Вотан приходит к Эрде с букетом роз. Эрда лежит под капельницей при последнем издыхании, но настойчивый стук Вотана заставляет её подняться с кровати и встретить отца своих детей сидя в кресле. Она с нежностью поглаживает принесенные розы, видимо, вспоминая о былых радостях. Вотан открывает бутылку шампанского, служанка помогает Эрде встать. Не лишенный старческого подрагивания, голос Сусанны Резмарк звучит ровно по всему диапазону, посредством драматического мелодекламирования создавая образ много повидавшей и всё уже пережившей женщины.

Во время монолога Вотана Эрда поглаживает портрет дочери. Несмотря на полумрак, она надевает тёмные очки и закашливается: вместо бездушного привидения земных недр мы видим убитую горем мать. На словах: «Знаешь ли ты мою волю?» - Эрда протягивает Вотану зеркало, которое верховный бог вырывает у неё из рук и отшвыривает. На жалобный плач своей хозяйки вбегает горничная и укладывает её обратно в кровать, а траурные аккорды начала мрачного смирения с судьбой верховного бога сменяются бурным светом струнных, вырастая в тему любви. Эрда засыпает.

Диалог Вотана с внуком происходит на фоне черной полукруглой стены. Дедуля, сидя за столиком потягивает пиво. В боковых кулисах снова появляются стеллажи с увесистыми фолиантами. Рассказав Зигфриду о своей причастности к гибели его отца, Вотан сам ломает копье власти, и этот жест становится ключевым в логической структуре драматургии главного образа тетралогии. Как мы знаем, Вотан принял решение уступить бесстрашному внуку всё бремя Власти и ответственности за мир во всем мире, и его поведение до конца последовательно.

В крыльях огня появляется стеклянный мавзолей Брюнхильды. После появления Зигфрида, красное зарево сменяется синевой лунного света. Брюнхильда лежит, укрытая черными крыльями. Зигфрид прячется от проснувшейся тёти, которая не только основательно выспалась, но и загорела, судя по гриму. Да и волосы отросли до колен. Безумно интересно поведение пробудившейся тети, которая с таким любопытством и осторожностью начинает отговаривать Зигфрида от секса, словно боится, что он и в самом деле может поддаться на её уловки и согласиться остаться с тётей "друзьями". В таком исполнении эта несговорчивость Брюнхильды становится последним испытанием для Зигфрида, логично завершающим цепь свалившихся на мальчика проблем. То, с каким восторгом тётя слушает отказ племянника от платонических отношений, не оставляет сомнений в справедливости именно такого понимания мотивов поведения Брюнхильды. Однако, как я уже отмечал в связи с «Валькирией», кастинг в доступной для анализа видеозаписи настолько комичен, что серьезность режиссерской работы балансирует на грани водевильного фарса. Так Ирена Теорин, обладающая роскошными плотными верхами, своими ужимками напоминает одновременно Сову из советского мультфильма про Винни-Пуха и тётушку Чарли в исполнении Александра Калягина. Стиг Андерсен, исполнивший в этой записи Зигмунда и «обоих» Зигфридов, тоже юношеской убедительностью не отличается, местами напоминая Аркадия Райкина, но играет и звучит певец отменно, и если бы не возрастное брюшко, издали мог бы вполне сойти хотя бы за тридцатипятилетнего «мальчугана». Оба нибелунга – Бенгт-Ола Морни и Штен Бирил, - как и в "предыдущих сериях", достойны всяких похвал, а Вотан Джеймса Джонсона драматически ярок и вокально безупречен, и вместе с Эрдой является одним из самых удачных режиссерских решений (хотя оба нибелунга - всё еще ярче по своим типажам).

«Зигфрид», как мы могли убедиться, посвящен изображению наивно чистого героя, легко и нагло сбрасывающего морально-этические оковы своих воспитателей. Мы видим человека, не обремененного моралью, но умеющего чувствовать и любить. Хольтен помещает своего героя (и всю ситуацию) в 1968 г. – год сексуальной революции и освобождения молодого поколения от морально-этических норм своих родителей. Из-за кастинговых проблем качественного воплощения эта идея не получила, но по сути оказалась очень близкой к смысловому ядру этого произведения, ведь Вагнер в «Зигфриде» рассказывает нам о человеке, обладающем абсолютной свободой волеизъявления, – о человеке, не знающем страха, а значит – не подвластном никакой Власти.