Рихард Вагнер

Вотан - Евгений Никитин
Зигмунд - Михаил Векуа
Зиглинда - Екатерина Санникова
Брюнгильда - Татьяна Павловская
Фрика - Анна Кикнадзе
Хундинг - Михаил Петренко

Новые грани интерпретации тетралогии, обозначенные Валерием Гергиевым в "Золоте Рейна", уверенно развивались им во второй части "Кольца нибелунга". Будучи наиболее психологически насыщенной драмой цикла, "Валькирия" даёт возможность извлечь максимум полезного опыта из прозвучавшего ранее "воззвания к человечности". Она позволяет досконально изучить лабиринты внутреннего мира Вотана, постигая трагедию всех тех созданий, какие только были произведены им на свет. "Валькирия" приносит постижение цены прежних ошибок и наполняет энергией вновь обретаемых ценностей, умножая силу ранее открытых сокровищ творческого духа и сострадания. Именно через всеобъемлющую эмпатию, которая охватывает слушателя с первых минут драмы, открывается путь к исследованию совести и глубин человеческой души, путь к очищению и обновлению.

Эмпатию нельзя пробудить, обращаясь к человеку с позиции силы. Потому выбранная Гергиевым для "Валькирии" приглушённая динамическая шкала представляется продиктованной не только стремлением предоставить солистам акустическое преимущество перед оркестром, но и намерением вступить со слушателем в более доверительный и интимный диалог.

Тенденция к преподнесению музыки Вагнера в камерном ключе у Гергиева наблюдается уже не первый год. В матовые тона сдержанной звуковой амплитуды им окрашены не только многие вокально-симфонические страницы "Валькирии", но и чисто инструментальные вступления к "Парсифалю" или Третьему акту "Майстерзингеров", т.е. музыка особой метафизической глубины, насыщенная рефлексией. Надо отдавать себе отчёт, что при уместном, пусть и искусственном сдерживании звуковой массы Вагнер не только не теряет в подлинности, но напротив - приближается к аутентичности исполнения в Байройтском фестшпильхаусе, условия зала которого нацелены на максимальное обострение слухового внимания аудитории.

Так и здесь: с особой сосредоточенностью мы вслушиваемся в слова, с особой участливостью относимся к драме. Следуем за непривычно тонкой нюансировкой вокала, за движениями экспрессии тембра в оркестровой драматургии и интонационными превращениями в лейтмотивной системе. Партитура "дышит", обеспечивая доступ к огромному фронту интеллектуальной, творческой работы. Этот труд в "Валькирии" не прекращается ни на минуту, периодически принося подтверждение либо опровержение своей плодотворности при отслеживании порой неожиданно расставленных Гергиевым композиционных акцентов.

Привлекает внимание отсутствие кульминаций в их привычной локализации. Акценты смещены, а порой переосмыслены так, что их энергия оказывается способной заполнять внушительные пространства тех сцен, которые прежде такого почёта не удостаивались. Здесь мы становимся свидетелями той метаморфозы, которая составляет самую суть вагнеровского метода, когда энергия "ядра" изливается в "процесс".

Психологическое действие "Валькирии" разворачивается внутри трёх основных процессов: 1. Самообретение Зигмунда и Зиглинды; 2. Саморазоблачение и самоотречение Вотана; 3. Очеловечивание Брюнгильды. В них же концентрируются самые интересные и обозримые детали музыкальной интерпретации.

Ко второй части тетралогии в сюжетном развертывании вагнеровского эпоса уже успевает накопиться внушительный багаж совершённых либо попущенных Вотаном ошибок. На всех трёх уровнях структуры мифологического пространства происходит грабёж, а это нарушение синкретической целостности мироздания. На всех трёх уровнях - отречение от любви, умножение жажды власти и обладания. Срединный уровень в момент гибели Фазольта успевает поразить проклятие Альбериха, что превращает путь Вотана в Вальгаллу в восхождение по трупам.

Но здесь сознание Вотана посещает озвученная музыкой лейтмотива Нотунга мысль о том, как упрочить своё положение. Чтобы использовать эти неизбежные жертвы себе во спасение, он обращается к Эрде, ответственной за цикличность жизненных процессов. Они производят на свет валькирий, наделяя их полномочими быть связующим звеном в разорванной цепочке между "срединным" и "божественным" мирами.

С целью укрепить ослабленный центральный уровень, Вотан допускает брак с условной земной женщиной, порождая "первых людей" - близнецов Зигмунда и Зиглинду. Он завещает сыну материальный эквивалент некогда посетившей его спасительной мысли - меч Нотунг, преподнося его (на блюдечке с голубой каемочкой) вознённым в ствол Ясеня - мирового древа, от которого сам Вотан когда-то сломил живую ветвь, начертав на ней руны своих порочных договоров.

Грош цена такому мечу. Грош цена такой мысли. Вотан не совершил ни одного шага, который бы не был обречён на провал. А всё потому, что действует он в отсутствие Логе - носителя подлинной и живой творческой мысли. В прекрасно исполненном драматичном диалоге с собственной совестью и долгом, персонифицированными во Фрике, Вотан постигает всю безысходность своего положения. Своим отчаянием он делится с самой любимой из валькирий - Брюнгильдой, сосредоточившей наиболее светлые свойства мысли Вотана о связи с человеческим миром и олицетворяющей самую его душу.

Отданный светлой стороне приказ убить в лице Зигмунда продолжение самого себя преступен и невыполним ни при каких обстоятельствах. На такой шаг скорее пойдёт порождение тьмы, потому прежде чем истолковать Брюнгильде её новую миссию, Вотан завещает наследие сыну нибелунга - умножению собственной тени. Сама же Брюнгильда претерпевает метаформозу, объяснимую лишь в свете процесса самообретения Зигмунда и Зиглинды.

Близнецы любимы, но намеренно оставлены Вотаном. Они брошены им в лоно природы, отношения которой с человеком всё ещё несут следы изначальной нераздельности миропорядка. К восстановлению этого единства направлено и подстроенное Вотаном воссоединение брата с сестрой, указавшей на заготовленный отцом Нотунг.

Ход преображения стихийной энергии бури в мягкое дыхание весенней ночи является не фоном, а самой сутью - ядром процесса самообретения Вельзунгов, который охватывает весь Первый акт. На нём сфокусировано и исполнительское внимание Гергиева. Эволюция тембра струнной группы, составляющая музыкальное зерно этого процесса, оттенена подчеркнуто холодным звучанием деревянных духовых и акустической отстраненностью медных. В этих условиях легко проследить за движением тембра от гулкого marcato контрабасов темы бури через лирику виолончельного квинтета темы любви Вельзунгов к "прозрачному" и охватывающему все пласты фактуры разделению смычковых в весенней песне Зигмунда.

Меркнет на этом фоне значимость акта извлечения Нотунга - внешняя кульминация оказывается нарочито сдержана, не способная затмить ценности проявленных героями человеческих качеств, равно как и вызванной ими эмпатии.

Великолепно поставленная сцена Брюнгильды - вестницы смерти исполнена с таким глубоким осознанием смысла, что впервые вызвала ассоциации со сценой Кундри и Парсифаля. В обоих случаях героиня, рожденная во грехе, обещая погибель, подспудно стремится к искуплению, к которому с рождения предназначена. Снисхождение Брюнгильды к Вельзунгам у валькирии "на роду написано". Вотану ли этого не знать? Потому внешние проявления его ярости и гнева по отношению к "непослушной дочери" с точки зрения исполнительской стратегии Гергиева не нуждаются в том внимании, какое заслуживает происходящая в Вотане внутренняя перемена.

К финалу "Валькирии" Вотан не просто познаёт тщетность своих претензий на незыблемость власти. Не ограничивается он и бесплодным отчаянием. В действиях Брюнгильды впервые наблюдает он тот пламенный творческий акт по воссоединению разобщённого, к которому владыка Вальгаллы не был готов ни на предыдущей стадии драмы, ни в настоящий момент. Предавший любовь и красоту, он видит, насколько далеко зашла Брюнгильда в стремлении сохранить и укрепить нарождающуюся человечность. Вотану ничего не остаётся как отречься от собственной души, как прежде - в финале "Золота Рейна" - он открестился и от собственной тени.

Но если в конце первой части тетралогии Вотан гордо и самодержавно лишил себя присутствия Логе, то теперь по его указу пламенеющая душа Брюнгильды погружается в сон, ограждаемая искрящимся барьером огненного творческого духа, который по плечу лишь абсолютно свободному художнику. Не ведающая страха перед мнимыми границами распавшегося мира, такая личность одна может составить пару Брюнгильде в спасительной миссии.

Ценность такой личности будет ощущаться тем сильнее, чем убедительнее и крепче озвучена её духовная родословная. Само же провозглашение музыкального имени ещё не родившегося героя не требует пафоса. В исполнении коллектива Мариинского театра под управлением Валерия Гергиева всё именно так и происходит. Оставляя глубочайшее душевное потрясение, эта "Валькирия" одновременно приносит покой и пробуждает надежду. В ожидании новой ступени вагнеровской эпопеи она, как и "Золото Рейна", единодушно поднимает зал для искренней стоячей овации.