(1 голос) Премьера торжественной сценической мистерии Рихарда Вагнера «Парсифаль» в Венской Государственной Опере 18 апреля 2021 года Режиссёр – Кирилл Серебренников Когда Венская Государственная Опера объявила о том, что режиссёр-постановщик «Парсифаля» Кирилл Серебренников перенёс действие оперы в тюрьму, меня это не очень смутило. В предыдущей постановке «Парсифаля» в этом театре (режиссёр Элвис Херманис) сюжет разворачивался в психиатрической клинике, в морге и в доме престарелых, почему бы на этот раз и не в тюрьме? Пандемия довела нас до того, что лучшие оперные дома мира оказались отрезанными от своей публики, как самые настоящие тюрьмы. Это образно. А если буквально: есть ещё страны в мире, где театральным режиссёрам может грозить уголовное преследование за их творчество. В отношении режиссёра могут возбудить уголовное дело, если его спектакль случайно оскорбит чувства какого-нибудь церковного иерарха, даже не видевшего постановки. Дело может дойти и до приговора, если чиновникам покажется, что хоть спектакль и поставлен, но выделенные на постановку деньги потрачены не так, как следовало. Последнее случилось с Кириллом Серебренниковым, ему пришлось пережить ту же волну обвинений, что и автору оперы – Рихарду Вагнеру: все спонсоры Вагнера указывали композитору на то, что он тратил их деньги не так, как нужно, а баварцы вообще обвинили его в опустошении казны! Так что, путешествие венского Святого Грааля по местам не столь отдалённым обещало быть наполненным смысла… Сам режиссёр заявлял, что хотел показать тюремное пространство как метафору ограниченного, догматического мира, в котором пребывают рыцари Святого Грааля. Однако труд Кирилла оказался гораздо более масштабным, более насыщенным (и даже пересыщенным) смыслами, чем заявленная цель, полностью созвучным с идеями самого Рихарда Вагнера. Рассказывая слушателям историю о рыцарях Святого Грааля, о духовном становлении Парсифаля, о божественной любви, Вагнер подразумевал настоящее, чистое искусство, не востребованное властями и низкопробной публикой. Творца, постоянно находящегося в состоянии просителя. Искусство, которое должно буквально пробивать свой путь к сердцам людей. У Серебренникова же мы видим, что стало с этим искусством в наше время. ТЮРЬМА MONTSALVAT Спустя почти 140 лет после написания Вагнером торжественной сценической мистерии «Парсифаль» представители чистого искусства – рыцари обитают в тюрьме Montsalvat. С первых минут действия оперы видно, что государство о них заботится: в тюремном спортивном зале можно заняться общеукрепляющей зарядкой, накачать мускулы и подраться; для души охранники всегда готовы тайно продать выпивку и сигареты; для удовлетворения эго придёт журналистка Кундри, сделает репортаж для глянцевого журнала, она же поучаствует в оргии… Всё гораздо приятнее, чем вид заснеженного разрушенного храма из зарешеченного окна. Рыцарям дозволено жить своей верой: у каждого имеется татуировка Чаши Грааля или Копья Грааля, а вновь прибывшим заключённым старый зэк Гурнеманц наносит их на тело прямо в тюрьме. За всем следит король (правильнее, наверное, сказать, пахан) Амфортас, периодически вскрывающий себе вены, уже не помня зачем. Сегодняшний день в Montsalvat ничем не отличается от вчерашнего, таким же будет и завтрашний. Прямее, жёстче и трогательнее передать европейскому зрителю состояние современного искусства на большей части постсоветского пространства невозможно. В какой-то момент зрителю может показаться: хватит, уже всё понятно. Но режиссёр методично усугубляет картину: ужасный тюремный быт, нары, драки, баланда и пойло в металлической посуде вместо хлеба и вина на причастии рыцарей, татуировки, слишком много татуировок крупным планом. В Montsalvat прибывает молодой заключённый Парсифаль, а на сцене появляются два Парсифаля: старый, вспоминающий свою молодость (Йонас Кауфман) и молодой – актёр-мим (Николай Сидоренко), непосредственно участвующий в действии. Парсифаль пытается заявить о себе: дерётся с сокамерниками и перерезает бритвой горло домогающемуся до него заключенному по кличке Белый Лебедь, чем вызывает уважение у Гурнеманца, пророчащего ему большое будущее в тюрьме. Парсифаль наблюдает со своих нар за тюремной жизнью и не может понять, что за голос слышит Амфортас в камере, почему он тянет руки к пришедшей в посылке Чаше Грааля, почему перерезает себе вены. Отчего другие заключённые перевязывают ему руки, пытаясь остановить кровь, а Гурнеманц прячет бритву от стражи, оставляя Амфортасу шанс для очередной суицидальной попытки? Все мысли Парсифаля обращены к свободе, где он гулял по снегу у разрушенного храма, и где видел яркий, струящийся с неба, свет. Наступает утро, Парсифаль с обнажённым торсом позирует Кундри для глянцевого журнала и убегает из тюрьмы. РЕДАКЦИЯ ЖУРНАЛА «SCHLOSS» Если первое действие постановки преисполнено явными и скрытыми смыслами, перекликающимися с вагнеровскими идеями, то связь второго действия, несмотря на всю его эффектность, с основной идеей оперы, с тем, что хотел донести до слушателя Вагнер, прослеживается слабо. Режиссёр повествует нам о том, что Клингзор, главный редактор глянцевого журнала «Замок», готовит провокационную публикацию о бывшем заключённом Парсифале, который должен сняться в фотосессии для его журнала. Как оказывается, Кундри работает на Клингзора. Когда-то они вдвоём упекли в тюрьму Амфортаса, теперь же босс ставит ей задачу соблазнить Парсифаля. Они готовят зрителя к осознанию того, что представители «четвёртой ветви власти» могут помочь, или наоборот, помешать творческой карьере известных деятелей искусства, даже разрушить её, примеры чего мы видим время от времени в реальной жизни. В арсенале журналистов много средств, одно из них – манипуляция, которую режиссёр блестяще показал в сцене рассказа Кундри Парсифалю о смерти брошенной им матери. Появившиеся на сцене три клона матери, своими жестами жалобно обращающиеся к сыну, доводят Парсифаля до истерики. Если предать эту историю (правдивую или вымышленную) гласности, можно только представить, каким будет общественное мнение. Прямые домогательства (у режиссёра – всеми сотрудницами редакции, включая Кундри, подарившей Парсифалю-миму страстный, долгий поцелуй) достигнут того же эффекта, если будут обнародованы. Но не все журналисты – исчадие ада; Кундри, например, под пристальным взглядом Парсифаля-певца застреливает своего босса Клингзора, давшего ей гнусное задание. Эти мысли режиссёра любопытны, актуальны для современности, но их связь с общей сюжетной линией, с обретением Парсифалем внутренней свободы, туманна. Мало добавило в раскрытие сюжетной линии и «клонирование» Парсифаля на актёра и певца, разве что облегчило задачу Йонасу Кауфману, который мог сосредоточиться на вокальной партии и не думать об актерском исполнении. Самыми сильными в эмоциональном плане эпизодами выступления клонов оказались те, где они участвуют в конкретной сцене вдвоём. Например, молодой Парсифаль страстно целует Кундри, а старый – её отталкивает во втором действии, либо молодой отстраняется от старого в первом. Но ведь у Вагнера это один Парсифаль, проходящий путь самопознания, внутренней борьбы, духовного становления, и введение в сюжет двух актёров – не самое лучшее решение, оно слишком простое. Хотя, пожалуй, сцена из третьего действия, когда к постаревшей Кундри приходит в грёзах молодой Парсифаль, целует её под музыку Страстной Пятницы и оставляет её, заплаканную, пристально смотреть на старого Парсифаля, по-своему трогательна. СВОБОДА МОНТСАЛЬВАТУ! Прошло время, тюрьма Montsalvat давно опустела, но бывшие заключенные вместе с постаревшей Кундри продолжают собираться в разрушенном здании. Похоже, что, de jure свободные, в душе они остаются узниками, подобно разрушенному храму близ тюрьмы. Парсифаль появляется уже без своего молодого двойника, чтобы открыть бывшим сокамерникам двери к внутренней свободе, которую он обрёл сам. Сцены встречи Парсифаля постаревшими женщинами с поклонами, иконами, крестами, цветами, омовения ему главы и ног – немного статичны по сравнению с предыдущими действиями, но отлично пародируют слепое поклонение публики талантливому деятелю искусства. Возможно ли освобождение сознания собравшихся бывших узников от укоренившегося в нём ощущения тюремных оков? Кажется, что нет: Амфортас продолжает резать себе вены, признаётся в отцеубийстве и посыпает всех из принесённой урны прахом своего отца; мужчины, как и прежде устраивают драку; время их не меняет. Но надежда умирает последней. Раны Амфортаса затягиваются, а сам он воссоединяется с Кундри. Белый Лебедь воскресает. Два Парсифаля, старый и молодой, демонстративно открывают нараспашку давно заржавевшие двери тюремных камер и ворота Монтсальвата, и все участники мистерии убегают прочь. На задумчивом лице оставшегося в одиночку на сцене Парсифаля вопрос: встретят ли они на своём пути по-вагнеровски чистое искусство? Постановка Кирилла Серебренникова оказалась наполненной глубоким смыслом, побуждающей думать и размышлять, она, несомненно, заслуживает внимания вагнерианцев. Единственное, что упустил, да и не собирался показывать, режиссёр: трогательную вагнеровскую легенду о настоящих рыцарях Святого Грааля; за этим нужно идти на постановку Тони Палмера в Мариинский театр! Несмотря на неожиданные для зрителей сценические решения, они замечательно вписались в (и помогли легко воспринять) сложнейшую музыку Рихарда Вагнера, блестяще исполненную оркестром Венской Государственной Оперы под управлением Филиппа Джордана. Музыка и действие в этом спектакле настолько переплелись, что органично дополняли друг друга. И это при том, что пребывавший под домашним арестом режиссёр проводил репетиции дистанционно. Браво! Великолепно подобранные солисты не только достойно исполнили свои партии, но и оказались первоклассными драматическими актёрами. Йонас Кауфман (Парсифаль) порадовал исполнением своей коронной партии, пусть и не с такой лёгкостью, как в постановке МЕТ 2013 года. Элина Гаранча (Кундри) Вольфганг Кох (Клингзор) чистейше исполнили свои вокальные роли и заинтриговали эмоциями, мимикой, жестами, движениями. Блестяще исполнил с первой до последней ноты сложнейшую партию Гурнеманца Георг Цеппенфельд. А вот Амфортас (Людовик Тезье) распевался очень долго, его голос звучал неровно. И мужской, и женский хоры доставили истинное наслаждение. Каждый может в этому убедиться – премьерная запись спектакля доступна на arte.tv в течение следующих трёх месяцев.
|
|||
 |
|
||
|
|
ОпросПомочь людям |
|
Вход в системуПоследние рецензииПоследние пополненияПоследние комментарии
|
Насчет церкви, высказывающей
Насчет церкви, высказывающей свои претензии, что-то не слышала. А вот насчет дискриминации ЛГБТ-сообщества - очень дальше. И в этом смысле необычайно актуальная постановка. "В масть". Вот как же без чернокожих обошлись - непонятно. Видимо, мода прошла.
По сути - как мне кажется, постановка совсем не о том, о чем либретто Вагнера. Поэтому тема Грааля и хор Святой Пятницы здесь как-то не к месту. Да и весь постановочный сюжет... Это - опера Кирилла Серебрянникова на музыку Вагнера.
Затянувшийся ответ
Larisa: Насчет церкви, высказывающей свои претензии, что-то не слышала. А вот насчет дискриминации ЛГБТ-сообщества - очень дальше.
Серьёзно? Как был закрыт новосибирский "Тангейзер", вы не в курсе? Вячеслав всё правильно написал: спектакль закрыла кучка православнутых, не видевших постановки, местный церковный иерарх и наглый чиновник - между прочим, пойдя против решения суда, не нашедшего в спектакле ничего оскорбительного для "специальных чувств" верующих.
А вот за дискриминацию ЛГБТ-сообщества в России ещё ни один спектакль и ни один урод-депутат закрыт не был. И я не уверена, что доживу до светлых времён, когда это произойдёт. В описанной постановке Серебренникова тема трактуется в традициях зоны - действительно очень актуально, потому что вся страна уже зоной и является. К правам, за которые борется ЛГБТ-сообщество, это никакого отношения не имеет. Любовь и насилие противоположны по сути - оно (сообщество) выступает за первое, в то время как мифологическое большинство этой страны истерит за второе.
За последние полгода был сделан прямо-таки выдающийся рывок в эту сторону. Кирилл вряд ли и сам предполагал из-под своего домашнего ареста, до каких высот тут будет рвать коктейлем из тупизма, милитаризма и полицейщины. Полтора года назад ещё сложно было представить, что можно будет присесть за плакат "Нет войне"...
Вообще рецензия интересная, я не видела спектакля, но, судя по описанию, речь там всё-таки о большем, чем положение искусства. Наверное, всё-таки о положении человека в уродливой, изолгавшейся, антигуманной системе. Она действительно архаична и ограничена, более того - закупорена в себе. Свежие ветры, свободные поиски, новые смыслы для неё невозможны и противопоказаны. А глянец - да, он может вписаться и в эту систему тоже, он же просто форма, которую можно наполнить любым содержанием. Самостоятельной власти у него нет почти никакой, как и у Клингзора, навечно привязанного к монсальватским делам. Добивать тех, кто уже пришиблен системой, глянцевый замок может, может создавать героев "на день", может использовать пошло-лоснящиеся провокации и псевдо-психологизмы там, где собственно система попёрла бы танком напролом. У Вагнера блестящий замок рассыпается прахом от единственного человечного чувства Кундри и поступка Парсифаля. Это, конечно, типично оперное упрощение, не учитывающее "внутриглянцевую" конкуренцию :) Девочки всего лишь уйдут в другой замок-журнал, но речь же не об этом, история не о них, поэтому в опере их тема заканчивается.
Кундри погружается в идолоискательство, которое было свойственно ей и раньше, просто не находилось подходящего идола - и вот нашёлся и сказал очевидное: "Это ничего, что ты его сдала - отслужила уже, воссоединяйтесь." Амфортас окончательно съезжает крышей, что тоже логично - теперь с ним действительно можно безбоязненно воссоединяться, он всё равно ничего не вспомнит :) Гурнеманц продолжает блюсти иерархию системы, которая уже полностью внутренне разложилась. Парсифаль, шедший собственной дорогой, оказывается просто единственным вменяемым членом этой тусовки, в основном безнадёжно проигравших свою войну и не способных этого понять. Им бы себя как-нибудь встретить, какое уж тут искусство!.. Они же потопли в этом своём татуированном Граале и вряд ли увидят его в чём-то, выглядящем иначе. Для них другого Грааля, кроме татух, уже не существует. Не, часть из них, конечно, может "переквалифицироваться в ЗОЖей", свести татухи и именно это объявить новообретённым Граалем. Но другого похода к "чистому искусству" там, кажется, не предвидится.
Во всяком случае так получается из вашего, уважаемый Вячеслав, описания :) Это и у Вагнера так на самом деле. Никакой трогательной легенды "о настоящих рыцарях Грааля" у него нет. Ни один из этих рыцарей за всю оперу пальцем не шевелит, чтобы сделать что-нибудь для других людей во славу божию. Да их никто уже и не зовёт, весь свой авторитет они давно утратили. Тамплиеры у Эшенбаха подразумеваемо делали добро, не просто торчали ЧОПом вокруг крепости с волшебным камнем. Однако Вагнер как раз всю эту понятную ассоциативную часть в оперу не включил, его рыцари в упадке от начала и до конца. Они бесконечно собачатся, нападают то на Кундри, то на Парсифаля, то на Амфортаса...
Что для них, собственно говоря, изменила эта Пятница? Вот они радостно поглядели на затянувшиеся раны Амфортаса, на Грааль, послушали музыку сфер - и что? Кто-то из них бросился помогать несчастным и обиженным?.. Нет, никто из них даже не высказал такого порыва. Они просто дружно признали нового пахана, который вернул им прежний спокойный порядок. К Парсифалю тоже есть вопросы, но он хотя бы видимым образом дошёл к свету через сострадание и чувство вины, а эти орлы вообще никуда не ходили и не доходили. Единственная их заслуга - во второй раз они своего мессию всё-таки не прощёлкали, уж слишком всё было очевидно. Это, конечно, прекрасная легенда для полагающих себя мессиями, но для рыцарей совсем не комплиментарная. Никакой свободы у них нет и не предполагается - наоборот, они крайне зависимы от внешних эффектов и сами по себе ни на что не годны. Не мудрено, что большинство современных режиссёров никакого однозначного света в конце тоннеля им не прописывает. Не заслужили.
От автора рецензии
Спасибо вам, уважаемые Larisa и Sletelena, за обмен мнениями. Я тоже задумался над поднятыми вами вопросами, когда смотрел постановку Серебренникова уже больше года назад, а теперь и после прочтения ваших комментариев. Наверное, всё-таки, неплохая постановка, раз побуждает к размышлениям. Хотя пара моментов осталась без ответа:
1. Коль сам Вагнер ничегошеньки про подвиги рыцарей Грааля не сказал, любой режиссёр, додумывающий за композитора эти подвиги, или наоборот, проступки (в данном случае Серебренников), всегда будет показывать нам СВОЮ оперу. Почему же никто из таких режиссёров не решится написать на афише «По мотивам мистерии Рихарда Вагнера»?
2. В истории с новосибирским «Тангейзером» мы знаем о действиях иерарха и совсем не знаем об их подоплёке. Я сейчас плотно занимаюсь похожей историей 1913 года о духовной цензуре «Парсифаля» в Российской Империи и с ужасом прихожу к выводу о том, что за всеми благородными словами о чувствах верующих в то далёкое время, например, стояла банальная коммерческая выгода. Предлагаю вернуться к обсуждению, как только я завершу повесть о первом русском «Парсифале» и размещу её на этом сайте.
Один иерарх, даже митрополит,
Один иерарх, даже митрополит, не представляет собой Церковь. Чтобы говорить о Церкви - надо, чтобы такое решение принял Вселенский собор. Даже патриарх - это не вся церковь.
А церковнослужители - это люди, они могут, как и все люди и заблуждаться.
На остальное отвечать не буду - по простой причине, что мои представления о Парсифале коренным образом расходятся с тем, о чем тут говорится. И с тем, что поставил г. Серебренников.
Ответы Вячеславу
Почему же никто из таких режиссёров не решится написать на афише «По мотивам мистерии Рихарда Вагнера»?
Потому что они ставят именно оперу Вагнера. Это определяется прежде всего нотами и текстом. Даже при небольших сокращениях определение "по мотивам" не считается нужным и корректным. "По мотивам" предполагает либо большие сокращения, либо какие-то существенные добавки и изменения в тексте и в музыке. Например, если бы кто-то вставил в "Парсифаля" кусок из "Лоэнгрина", это было бы "по мотивам" (вполне реальный вариант, который можно было бы даже назвать "возвращением к истокам", ведь у Эшенбаха краткая история Лоэнгрина является частью "Парсифаля").
Режиссёрское прочтение смысла и антуража истории, каким бы оригинальным оно не было, не покушается на музыку и текст. И наивно думать, что поиск новых смыслов и граней - исключительно "режоперное" заведение последних 30 лет. Этот процесс идёт уже, по меньшей мере, в течение века - возможно, он шёл и раньше, просто тогда зрители спокойнее реагировали на режиссёрскую "отсебятину". Во-первых, потому что в начале процесса и "отсебятины" было меньше, во-вторых, потому что культурный слой был тоньше и единства в нём было больше, а в-третьих, потому что сто лет назад живость оперного процесса в основном ещё обеспечивалась авторами произведений, ведь и сейчас режиссёры не тащат дополнительную новизну в то, что написано недавно. Именно "забронзовение" стандартного оперного репертуара подтолкнуло мощную режиссёрскую волну "актуальных прочтений" и сделало её необходимой. Никакое искусство не может смотреть преимущественно во вчера и поддакивать понтам среднего обывателя, желающего без лишней натуги "приобщиться к высокому", проверенному и стабильному. "Парсифаля", как и любое другое произведение, бессмысленно воспринимать абстрактно, не понимая, что в нём про тебя. Когда некоторой части зрителей недвусмысленно намекают, что они вовсе не прелестные абстрактные Парсифали, а конкретно погрязшие в разборках псевдо-рыцари, этим зрителям, конечно, неприятно, но на самом деле это значит, что художественное высказывание состоялось.
В истории с новосибирским «Тангейзером» мы знаем о действиях иерарха и совсем не знаем об их подоплёке. Я сейчас плотно занимаюсь похожей историей 1913 года о духовной цензуре «Парсифаля» в Российской Империи и с ужасом прихожу к выводу о том, что за всеми благородными словами о чувствах верующих в то далёкое время, например, стояла банальная коммерческая выгода.
За благородными словами о "чувствах верующих" может стоять что угодно, и всегда это будет враньём, потому что никаких специальных чувств верующих не существует. Существует традиция чтить на данной территории некоего Бога неким принятым способом. При этом нет никаких доказательств, что этот Бог чем-то лучше похожих или непохожих Богов с соседней территории, или отсутствия Богов вовсе. Что касается способов выражения "чувства", то о них смешно даже говорить. Пятьсот лет назад "чувства верующих" требовали сжигать ведьм, потом сжигать тех, кто сомневался в существовании ведьм, а теперь религиозное чувство утверждает, что любой запах горелой плоти ему противен. Что же это за противоречивое чувство? Логичный ответ: это чувство соседского локтя - то есть некой усреднённой здесь и сейчас нормы жёсткости для отстаивания традиционных групповых привычек и интересов.
В демократическом обществе ни традиция, ни новация не имеют приоритета. Когда некая система принуждения (государство в лице конкретных чиновников) объявляет в приоритете традицию и принимает по этому поводу специальные законы, она действует контрпродуктивно. Она создаёт между гражданами искусственную баррикаду там, где ещё вчера была нормальная жизнь и спокойная дискуссия, маргинализирует и даёт повод для преследования тех, кто с традицией не согласен, и в целом подрывает мирное поступательное развитие общества. Без свободной конкуренции идей развитие невозможно так же, как и без свободной конкуренции людей - казалось бы, это аксиома, но не для тех, кто ради "управляемости массами" желает зачесать всех под одну гребёнку. Люди, реально верующие, ничего от закона о защите их "чувств" не получают - они и так знают, что Бог поругаем не бывает. Зато те, кто лелеет какие-то свои корыстные планы или комплексы, получают в руки дополнительный ресурс для давления на оппонентов по любой линии. Это ровно такая же мерзость для сведения личных счётов и прокачки личных амбиций, какой при совке была формальная коммунистическая идеология - просто "Бога" поменяли с относительно нового на относительно старого и круг потенциально наказуемых несколько ограничили более активными.
Мы действительно не знаем в точности о подоплёке действий в новосибирской истории. Мотивы митрополита общего плана были на поверхности - желание пропиариться и обозначить себя и "своих" как центр силы. Была ли эта история, с другой стороны, хитрым подкопом под тогдашнее руководство театра, осуществлённым некой заинтересованной группой лиц? Возможно, и даже очень может быть, ведь новым директором театра стал человек, поддерживавший с митрополитом весьма тесные отношения. Незадолго до того человек этот был признан российским и лондонским судом банкротом из-за бизнеса, не имевшего касательства к театральной деятельности. Ситуацию нужно было как-то выправлять и, возможно, одного питерского театра (где он уже директорствовал) оказалось недостаточно, требовалась вторая база... Не знаю, каким образом у этой команды получилось всё так ловко и гладко, ведь изначально ситуация не располагала к такому полному разрешению в их пользу. Во всяком случае, закон о защите чувств верующих им очень помог.
Вернуться к этому обсуждению, конечно, всегда можно - ждём повести и новых поводов для всё тех же размышлений :)
Спойлер :-)
Спасибо большое за продолжение диалога.
Нисколько не спорю о праве режиссёра на собственное видение, даже на эпатаж. Но для меня произведения Вагнера – это не только музыка и либретто, но ещё и смысл. Коль удастся современному режиссёру современными средствами, образами, параллелями донести до современного зрителя вагнеровские идеи – блестяще! А если постановка «за уши притягивает» идеи режиссёра к вагнеровскому шедевру, получается не более чем интересный диалог со зрителем по мотивам оперы… Я не зря сравнил спектакли Тимофея Кулябина (вагнеровские идеи) и Кирилла Серебренникова (его собственные идеи) – разница налицо, хотя обе постановки суперсовременны.
Уважаемая Sletelena, спасибо Вам за, прямо-таки,анонс, или как это теперь принято называть – спойлер, моей пока ещё незавершённой повести о цензорах и «Парсифале»! Я не психолог, не берусь судить, существуют ли особые чувства верующих, различаются ли они в зависимости от конфессии, и отличаются ли от чувств неверующих. Но могу поделиться выводами по результатам анализа архивных документов 1913 года о первой постановке «Парсифаля» в России (выносить суждения и проводить исторические параллели не буду):
1. Существовавший Цензурный устав чётко определял, что запрещено. Режиссерам это было заранее известно.
2. «Чувства верующих» прямо не покрывались Цензурным уставом, но о них беспокоилась как духовная, так и светская цензура. У верующих никто об их чувствах не спрашивал.
3. На «чувства» влияли (или могли повлиять) декорации, реквизит, образы артистов, а также включение в либретто фраз, созвучных с текстом Священного Писания.
4. Оберегались «чувства» только тех, кто принадлежал к определённой конфессии. Чувства верующих в Бога Вотана и всего его сонма, например, остались в 1889 году и позже вообще без внимания петербургской цензуры. Извините, отвлёкся от темы.
5. Рассуждениями о «чувствах» активно пользовались режиссёры в конкурентной борьбе, когда нужно было «утопить» спектакль конкурентов или самих конкурентов.
6. Даже при отлаженном процессе охраны «чувств», императорская семья могла решить: «ничего страшного, пусть верующие оскорбляются, хороший спектакль»…
Давайте продолжим обсуждение, когда повесть будет готова. Осталось совсем чуть-чуть.
Об идеях
Думаю, дальнейшее обсуждение темы "чувств верующих" по сути к сказанному ничего не добавит. Примеры глубинной глупости и хтонической хитрости можно приводить бесконечно, и желающие могут этим заняться, а я хочу сказать о другом, об идеях, которые шли у нас в параллельной теме о постановках.
Видите ли, я полагаю, что выдвигаемый вами подход не верен в принципе.
Не существует никаких недвижимых, раз и навсегда установленных идей.
Простой пример: у древних греков была идея демократии. Которая была для своего времени неплохо реализована, и которая совершенно не мешала им, например, казнить своих сограждан по надуманным обвинениям исключительно политического характера - эти сограждане просто говорили такое, чего большинство в текущий момент не догоняло. Сейчас мы понимаем демократию иначе - начиная от цензов и заканчивая полным неприятием казней за одни только идеи, тем более за мирные и вполне прогрессивные. И что, это мы неверно понимаем идею демократии или у древних греков не было идеи демократии? Естественно, ни то, ни другое - изменилась сама идея, развилась, расширилась, уточнилась, наложилась на новые знания и общественные отношения. При этом спасибо грекам, они заложили один из её фундаментальных кирпичей - но и только.
К так называемым "вагнеровским идеям" это относится точно так же. Если разложить это аморфное словосочетание на составляющие применительно к тому же "Парсифалю", то получим идею служения, идею внутреннего очищения, идею сострадания, идею укрощения инстинктов, идею честности и т.д., которые тоже изменились за прошедшие полтора века.
По-видимому, основной вопрос с "Пасифалем" сводится к формулировке первой из этих идей. Просто "служение" или "христианское служение"? Если мы принимаем религиозное, а не общечеловеческое толкование произведения, то всё ясно. Для христианской догмы любое христианское служение априори хорошо, и рыцари его априори хороши, просто чашей на них давно не светило, поэтому они слегка расклеились.
Но если мы берём эту идею в современном общечеловеческом толковании, то всё сразу намного сложнее. "Служение" в этом толковании - понятие очень неоднозначное. Уроды, сжигавшие людей по обвинению в колдовстве - служили. Уроды, расстрелявшие десятки тысяч на Бутовском полигоне - служили. Уроды, устроившие крематории Бухенвальда и Освенцима - служили. 99% уродов, начинавших "освободительные" войны на чужой территории - служили. И служат сейчас. И с официальной христианской точки зрения тут, кстати, всё норм - для этого химера, которой служат, должна быть только сопоставимо большой и традиционной по сравнению с их церковью. Государство - сопоставимо, химеры прекрасно уживаются.
С чего режиссёр или вообще любой свободный человек должен принимать эту идею служения и рисовать вокруг неё голубые облака и розовых ангелочков? Только с того, что Вагнеру, когда он писал "Парсифаля", было уже под семьдесят и традиционные химеры уже вовсю рулили у него в голове? Лично для меня однобокие благостные рассюсюкивания вокруг основной идеи этого произведения неприемлемы. Я отлично понимаю, что хотел донести Вагнер - для этого, к счастью, есть музыка. Однако она не отменяет того, что это очень неоднозначная идея и очень неоднозначный сюжет. Пусть и постановки его останутся такими же неоднозначными - по крайней мере, каждому будет, что выбрать.
Всё просто
По-моему, не нужно ничего усложнять. Нужно просто дать потребителю выбор: режопера или традиция. Желательно по одинаковой цене, чтобы потребитель выбирал исключительно содержание. В случае "Весны священной" реконструкция премьерной постановки по эскизам Рериха – это то, чего я хочу от этого балета, а стройка с полуголыми танцорами от Саши Вальц – хрень, которую я буду избегать. В случае "Летучего Голландца" я предпочитаю то, что я видел на гастролях Большого в Мариинском, с тогда ещё живым Ведерниковым, чем традиционную, но слабенькую постановку самой Мариинки. Учитывая то, какой катастрофой был вчерашний "Лоэнгрин", в случае этой оперы, наверное, тоже. Хотя на "Лоэнгрина" я не хочу больше ходить вообще никогда, но это ведь далеко не первый пример того, как Гергиев умеет портить любую музыку. Зато с "Весной священной" мне повезло: я попал на вечер, где в два отделения исполняли обе постановки этого балета. Но лаконичность Стравинского, увы, не про Вагнера.
Что касается новосибирского "Тангейзера", я воспринимаю эту работу как попытку вызвать у зрителей те же чувства, какие вызывал у коллег сам Тангейзер. Но это значит, что зритель ставится не на сторону Вагнера, который говорит от себя через Тангейзера, а на сторону благопристойных рыцарей и менестрелей, которым чужда похотливая нечестивость свободного поэта. Одобрил бы Вагнер такое прочтение его работы?
Наконец,
по прошествии полугода собралась поставить оценку этому спектаклю. В целом он понравился и хорошо демонстрирует текущий тренд: всё больше места в оперных постановках занимает кино - и это тоже хорошо, так как добавляет выразительных возможностей при некотором снижении себестоимости. Вся тюремная часть, завязанная на "молодого Парсифаля" (Сидоренко), очень увлекательна - она и запомнилась в наибольшей степени. Действительно отличная актёрская работа, показывающая совершенно живого и современного героя, далёкого от классического картонного образа. Единственный вопрос, который остаётся к режиссёру: как всё-таки из этого очаровательного молодого волчонка получился строгий благородный рыцарь в исполнении Йонаса Кауфмана? По ходу постановки это не очевидно, хотя сама по себе игра Кауфмана тоже хороша, как и вокал.
Вообще к первому и к третьему акту вопросов почти нет. Тюрьма Монсальват, конечно, "среднестатистическая" - как бы и не совсем наша, и не совсем их, либеральная. Тем не менее, фишки с порядками зоны (в широком смысле), включая разборки, драки, поклонения и т.д., сделаны красиво, грамотно и доходчиво. А вот второй акт с точки зрения постановки не улыбнулся. Не знаю, почему так получается у режиссёров-мужчин нестандартной ориентации, но с женскими героинями у них у всех одинаковая засада. Одна красавица, великолепная во всех отношениях - и мутное стадо из совершенно непривлекательных других героинь. Припоминаю навскидку только одно произведение, где это правило было чудесным образом нарушено, "Семейный портрет в интерьере" Висконти, вот там героинь всё-таки оказалось две - в остальном как под копирку. И Серебренников туда же: одна прекрасная Наталья - и куча невнятных девочек с довеском из крайне несимпатичной Марьяны (которая, конечно, не была красавицей, но определённо обладала большим человеческим обаянием). Здесь то же самое: офигительная Кундри-Гаранча - и скучная безликая массовка, долженствующая быть клингзоровским цветником, улавливающим в свои путы рыцарей. Причём хорошая придумка с глянцевым журналом, казалось бы, давала возможность свернуть с этой дурной колеи, изобразить вполне себе интересных характерных стервочек. Но нет, всё то же невнятное стадо - чего они все и лезли-то в этот глянец, такие унылые и безамбициозные?..
Музыкально в целом всё понравилось, насколько помню. Помимо Кауфмана и Гаранчи, предсказуемо впечатлил Цеппенфельд. И не совсем предсказуемо - Джордан, выросший в действительно прекрасного вагнеровского дирижёра. Оркестр Венской оперы под его управлением звучал превосходно - помню, ещё несколько дней что-то вспоминала и намурлыкивала, хотя вообще у меня "Парсифаль" не из любимых. Учитывая упомянутые уважаемым Вячеславом проблемы Кирилла Серебренникова на тот момент, сочувствие к ним, конечно, перевешивает небольшие нескладушки в постановке. Но нескладушки в записи таки есть, идеального переосмыслительного постмодернистского кунстверка опять не состоялось, хотя местами идеал был очень близко.
Ответы Modusu:
Всё просто. По-моему, не нужно ничего усложнять.
Не просто нужно, а необходимо. Доупрощались уже до полного отупения и невменяемости большинства населения. Погонникам это удобно, упрощённое стадо вообще удобнее для любых манипуляций, но рано или поздно от этого придётся уходить, во всяком случае тем, у кого сохранилось сколько-то человеческого достоинства.
Нужно просто дать потребителю выбор: режопера или традиция. Желательно по одинаковой цене, чтобы потребитель выбирал исключительно содержание.
Этого выбора и сейчас сколько угодно - десятки, сотни совершенно разных записей. А если имеется в виду дать выбор живых постановок на конкретных ста квадратных километрах, то в 9 случаях из 10 это невозможно по очевидным экономическим причинам. Возможно, лет через 20 с развитием технологий ситуация в отдельных мегаполисах изменится. Уже сейчас бывает иногда так, что фанатские клипы на песни лучше официальных, а недорогие университетские постановки опер (имеется в виду, где есть музыкальные факультеты) лучше намного более дорогих постановок в профессиональных театрах. Доступность технологий и стратификация общества, безусловно, будут развиваться и дальше, давая разные интересные эффекты. Правда, для граждан, так ничего и не понявших и до сих пор оголтело орущих "Уберите это! Даёшь традицию! - положительные эффекты и в этом случае будут сведены к минимуму. Кстати, публика на премьере "Весны священной" орала ровно в этом роде: "Уберите это! Даёшь традицию!" Другое дело, что за прошедший век граждане в некоторых странах разобрались, что орать так недальновидно и некомильфотно, и всякий такой ор прикрыли.
Что касается новосибирского "Тангейзера", я воспринимаю эту работу как попытку вызвать у зрителей те же чувства, какие вызывал у коллег сам Тангейзер.
Вы видели постановку? Если нет, откуда какое-то восприятие? Мы все судим по немногим откликам успевших посмотреть постановку, ретранслированным через десятые руки. И вообще-то у Вагнера Тангейзер вызывал у коллег преимущественно зависть и обострение стадного конкурентного чувства. Если бы режиссёру каким-то образом удалось показать нам, зрителям, что мы такие же завистливые ушлёпки, это было бы очень сильным результатом. Я видела один спектакль Кулябина, драматический - у парня реально бездна фантазии, фишечки искрили, но ни глубокой проработкой темы, ни безошибочным чувством пропорции эта работа похвастаться не могла. Возможен ли был при этом на опере прямо такой лихой и чётко реализованный замах в самый нерв зрителю? Не исключено, конечно, но что-то сомневаюсь. Да и судя по отзывам это не так: была попытка показать творца со всякими сложностями и неувязочками в типичной во все времена ситуации - в заклёвывающей его, творца, в основном бюргерской тусовке, произвольно пользующейся скрепами для продавливания выбившегося из стада. То есть, в целом, то, что Вагнер и написал, без совсем уж сложного прицела, чтобы зритель внезапно обнаружил себя на стороне своры скрепных уродцев и посыпал голову пеплом. Что всё это переместится в жизнь и некоторые не видевшие постановки особи с такой готовностью рванут душить скрепами, выглядело на тот момент ещё достаточно странно и возмутительно. Теперь, когда это на каждом шагу и возмущаться можно 24/7, очевидно, действительно следует посыпать голову пеплом и признать, что тогда (в частности) были не правы. Возмущались недостаточно громко, так и не остановили ханжеское и неправомерное закрытие постановки - по сути, позволили забить очередной гвоздь в гроб не Кулябину и не Тангейзеру, а себе.