Рихард Вагнер

(Роберт Гамбилл, Вальтрауд Майер, Камилла Нилунд, Штефен Миллинг, Роман Трекель. Немецкий симфонический оркестр Берлина, дирижер Филипп Джордан, хор Венской филармонии, режиссёр Николаус Ленхофф, хореографы Амир Хоссенпур, Джонатан Ланн)

Определённо, всё познаётся в сравнении… Буквально месяц назад писала рецензию на мюнхенского «Тангейзера» 1994 года. И ведь хотела же, как лучше – плюсы, минусы, взвешенная оценка, а теперь смотрю на эту «взвешенную оценку» и не понимаю, каким, простите, местом взвешивала. Элизабет мне там, понимаете ли, не понравилась в исполнении Н. Секунде – как-то у неё всё грустненько получилось и голос, понимаете ли, недостаточно звонкий. В результате вся прекрасная мюнхенская команда во главе с Колло, Майер и Метой получила у меня четыре звезды. И поднялась же рука!.. А ведь, казалось бы, несложно было сообразить, что из нынешней-то генерации теноров петь Тангейзера фактически некому, Зайферт своё уже отпел, а остальным эту труднейшую партию лучше вообще обходить стороной. То есть просто страшно что-то писать – эдак опять напишешь, «взвесишь», а потом кто-нибудь такое выдаст, что при взвешивании для соблюдения баланса придётся уже в минус уходить… Однако всё же рискну.

На самом деле, если на минуточку забыть название оперы, то в постановке Ленхоффа поначалу всё не так уж плохо. Сценография Раймунда Бауера минималистична – все три акта в одних и тех же винтово-лестничных декорациях. Однако сцена не выглядит ни концептуально пусто, ни однообразно благодаря художнику по свету Дуэйну Шулеру, чья работа в первом и втором акте близка к шедевральной, ну а в третьем – просто хороша (видимо, режиссёр решил, что там будет достаточно других, чисто актёрских акцентов). Балет в первом (плюс маленький кусочек в третьем) акте тоже впечатляет, хотя с точки зрения первоначального сюжета оперы – это, конечно, апофеоз анти-вагнерианства и анти-эротизма. Вокруг шикарной, условно говоря, «матки» по-военному чётко и изящно копошатся некие большие белые «муравьи», явственно указующие на приоритет сугубо социальной функции всякого секса и эротики. Отщепенца в чёрном белые слаженно ликвидируют – эта сцена отбивается потом в конце второго акта во всеобщем наезде на Тангейзера.

«Муравьиная матка» в платье в огромной юбкой, как несложно догадаться сразу – Венера, и все пятнадцать минут балета я периодически маялась мыслью, неужели это действительно Майер и не тяжко ли ей вот так, практически недвижимо стоять или она там всё-таки на чём-то сидит (дальнейшая трансформация костюма показывает, что да, скорее всего, сидит). Трансформации костюма там, кстати говоря, две, и с последней она уже выходит на вполне стандартный образ Майер-Венеры. Что касается её вокала, он по-прежнему захватывающ и убедителен, когда не надо форсировать верхи, но когда надо, возраст, к сожалению, явно даёт себя знать. Однако первая часть партии, которую она исполняет в «маточном» образе, почти не шевелясь, производит совершенно великолепное впечатление именно благодаря завораживающему журчанию одного только голоса на фоне этой статики. Тангейзер-то всё это время мечется по сцене, вздымает руки, падает на колени, ползает – в общем, делает всё, чтобы как-то соответствовать, да и внешне Гамбилл очень хорошо вписывается в образ, но толку…

Очень мне понравилась Катерина Мюллер в маленькой пастушьей партии – у неё, правда, какой-то непонятно к чему пришитый имидж, но бог с ним. Затем проходит хор пилигримов, который скорее не хор, а ансамбль буквально из восьми человек – любопытное такое решение, когда каждого слышно в отдельности, ну а дальше появляются «красные» - ландгаф и компания. Красный цвет их костюмов, очевидно, призван служить намёком на некую церковную тематику, хотя в собственно пасторском образе там пребывает только Вольфрам – он остаётся в этом образе и в «черном» третьем акте с небольшим перерывом на второй, где все певцы упакованы в нечто концертно-золотистое. Вообще в этой постановке роль Вольфрама тоже трактуется не самым стандартным образом – не столько даже из-за изначального предписанного ему монашества, сколько из-за того, что Тангейзеру он здесь не друг – он друг только Элизабет. Вокально Роман Трекель провёл свою партию более чем пристойно, хотя в третьем акте (уже после прекрасно исполненного романса) певец несколько потерялся – впрочем, возможно, виной тому были лишь несуразные крики его партнёра.

Камилла Нилунд – замечательная Элизабет, причём, что неожиданно, вполне классического толка. Правда, в третьем акте режиссёр решил аффектировать её религиозность до такого предела, чтобы на это было жутковато смотреть, и её молитва – собственно, не молитва, а страстное безапелляционное требование. Надо полагать, имелось в виду, что это наиболее эффективный способ обращения к Богу, иначе он норовит не услышать. В принципе, для сильного звонкого голоса Нилунд такая наступательная манера подходит, а для демонстрации более широкого диапазона эмоций в вокале и игре хватает второго акта. Её Элизабет – действительно большая радость и утешение для всей этой постановки, наряду с уже отмеченной работой светохудожника и ещё работой художника по костюмам (Андреа Шмидт-Футтерер), тоже внесшей свою лепту в превращение не везде продуманной идеи в визуально интересное действо.

Ландграф, Штефен Миллинг, не только выглядит молодо, но и поёт не слишком устойчиво, хотя и ясные верхи, и ясные низы сами по себе имели место быть. Такое ощущение, что певец просто несколько недозрел для партии, однако в данном случае это исключительно вопрос времени. А вот про хор Венской филармонии ничего не могу сказать, поскольку ничего о нём не знаю и не знаю, может ли он до чего-нибудь дозреть. Факт, что в этой постановке хор был слаб и так и продолжал звучать неброским ансамблем, только вдобавок размазанным, притом что на сцену нагнали уже не восемь, как в первом акте, а тридцать восемь человек. Любительский хор нашего местного ДК пел «Сбор гостей» громче, а по качеству – ровно так же, говорю кроме шуток. Пыталась уговорить себя, что это за счёт женского хора – но нет. В третьем акте венское сборище пилигримов оказалось ещё более никудышным – этот ключевой момент оперы был просто мимоходом «слит» под визуальным прикрытием ползущей толпы благостно очистившихся в белых одеяниях.

Берлинский симфонический оркестр тоже не слишком порадовал. Правда, медная духовая группа мне своим «минимализмом» скорее понравилась – больше всего не люблю, когда трубы, тромбоны и валторны истово бьют по ушам, превращая звук иных больших оркестров в нескладный рёв – здесь этого, к счастью, не было. В остальном – Филипп Джордан мил и очарователен, однако как дирижёр проявил себя разве что тем, что оркестр под его управлением играл слаженно и без киксов. Сколько-нибудь выраженной музыкальной трактовки или хотя бы отдельных ярких моментов не наблюдалось. Сперва это казалось логичным: в балетной «Вакханалии» отсутствовала эротичность – в оркестре тоже не было ни намёка на чувственность; скромно прошли пилигримчики – так же скромно прозвучало и симфоническое сопровождение. Но, казалось бы, с началом второго акта можно было уже и малость разлететься струнными, однако этого не произошло. В общем, такое «реликтовое» исполнение, когда оркестр просто грамотно сопровождает певцов и более ничего.

Но всё это на самом деле не так уж существенно по сравнению с основным минусом постановки – Робертом Гамбиллом в роли Тангейзера. Я, конечно, не предполагала, что он вдруг возьмёт да и прыгнет в этой партии выше головы, но настолько неточного, неряшливого исполнения всё-таки не ожидала. То есть где можно было побегать, поиграть лицом и покричать – это было проделано не без эффектности, однако маломальски приличное пение проклюнулось только в рассказе в третьем акте, и то ненадолго. А до этого был полный вокальный провал по сравнению с обеими партнёршами.

В довершение же этого «Тангейзера» без Тангейзера Ленхофф выдал ещё финал без финала. То есть главный герой просто умирает на руках скорбного Вольфрама, кто-то что-то поёт за сценой, оркестр играет радость искупления по мере сил, но на сцене при этом сплошная чернота и трагедия. В общем, они попросту намаялись и умерли – Элизабет и Тангейзер – совершенно ни за что, и нечего здесь музыкальные душеспасительные сказки разводить. Такова суровая режиссёрская правда жизни без «вагнеровских прикрас». Я вообще-то против постмодернистских постановок ничего не имею и многое могу понять. Но здесь не поняла: неужели не жалко было этим выхолощенным финалом типа «все там будем» свести на нет собственную же работу за два с половиной акта?