Рихард Вагнер

Постановка Венской оперы, или Драма об упавших дамах. Первым спектаклем, который я увидел в Венской опере, была именно «Валькирия». Дело было 1 февраля 2004 г., и, пожалуй, это и есть та дата, когда я, расплющенный увиденным и услышанным, понял, что то, что я видел в сопливом юношестве в родном Большом театре, скорее всего, оперой не является… К тому же у нас в 80-е-90-е гг. прошлого века никогда не играли и не пели Вагнера. Было, правда, несколько гастрольных представлений «Нюрнбергских майстерзингеров» с участием Хосе Ван Дама, но, собственно, и всё… Старая постановка Адольфа Дрезена поражала своим экстремальным минимализмом и сильнейшим акцентом на детали: на сцене никаких предметов не было вообще, а главными декорациями на абсолютно чёрном фоне «работали» живой костер и «как живая» метель. Убежденный противник политической актуализации древних мифов, Дрезен оставлял певцов наедине с музыкой и слушателями, избегая «интерпретационного давления» на то, что в силу своей конструктивной целостности в интерпретационном вмешательстве не нуждается. Представление получилось тяжелым (особенно первый акт, несмотря на мощное звучание Матти Сальминена в роли Хундинга). Лучшим – второй акт (благодаря блистательной игре и вокалу Й.-Х. Роотеринга (Вотан) и М.Липовшек (Фрикка)): драматическая напряженность моего любимого диалога искрилась кремниевыми брызгами психологического поединка! Вторая часть второго акта была сделана с пиковым надрывом Нины Штемме (Зиглинде), отчаянной решимостью Кристиана Франца (Зигмунд) и огненной экспрессивностью Луаны ДеФоль (Брюнхильда). С точки зрения зрелищности, постановка Дрезена была никакой, но она была честной: режиссер демонстративно отказывался от вмешательства в вагнеровскую драматургию, ни цветом, ни светом, ни мизансценами не утруждая участников (им, по правде, и так тяжело произносить «многочасовые» монологи, не имея возможности ни водички попить, ни присесть).  Конечно, никто особенно не ждал, что на главной оперной сцене Европы появится «резко» интересная и при этом профессионально безупречная версия не самого простого для постановки вагнеровского шедевра, но надежда на то, что новая версия «Валькирии» будет по-театральному интересна, всё-таки была. Была, но не оправдалась. Новая постановка Свена-Эрика Бехтольфа получилась чуть светлее, чуть наряднее, но почти совсем ни о чём: нагромождение нелепостей, конечно, от сути отвлекает мало, но и особо не помогает. Сразу хочу отметить прекрасную находку с анимационным призраком волка, который высвечивается на стенах хижины Хундинга. Хижина, кстати, почему-то обрамлена багетами в стиле неоклассицизма… что сие означает, - не угадать никогда. Что касается режиссёрской работы, то есть моделирования мизансценического взаимодействия между действующими лицами, самой яркой особенностью являются падающие на пол буквально все солистки поголовно: падает несколько раз (и сама, и «с помощью» Хундинга) Зиглинде, валяется в ногах у Вотана Фрикка, Брюнхильда валяется тоже регулярно… По замыслу режиссера, певицы падают неожиданно и не по делу. Просто падают в перерывах между своими вокальными кусками и всё… Впечатление создается такое, что они договорились с режиссером об относительной свободе действий на случай совсем уж затяжного «монологического» или «дуэтного» сценостояния. Ну, отдыхать надо, конечно, и в случае с Вагнером этот момент не вызывает возражений никаких. Во время диалога Вотана и Фрикки некая дамочка выносит на сцену тушку волка… пушистую, жалкую, бездыханную… Ход «говорящий», но слишком многозначительный: чья тушка-то? Вельзунга, обреченного на гибель, или же самого Вотана, покончившего при помощи супруги со своим славным земным волчьим прошлым? Одни вопросы, хотя находка ценная. Бой Хундинга и Зигмунда режиссер отодвигает за сцену, что, к счастью, лишает зрителя «удовольствия» видеть очередную несуразность в форме «оперного» боя двух богатырей, не владевших оружием никогда... Из уверенных режиссерских ляпов я бы отметил начало третьего акта: доблестные воины не стремятся попасть в Валгаллу, а носятся в белых капюшоновых ночнушках по сцене, как висельники, удирая от полненьких, жирненьких, веселеньких валькирий. Ничего более глупого сочинить на музыку «Полета валькирии» невозможно. Хотя, кто его знает: фантазия у современных режиссеров неистощима на любые очевидные глупости. Сценография тоже, видимо, «сочинялась» наугад: второй акт происходит среди стволов деревьев без малейшего намёка на скалы и вообще хоть на какую-то возвышенность (даже у Херберта Каппльмюллера, оформлявшего спектакль Дрезена, во втором акте в центральном проёме между чёрными занавесями плыли облачка, что создавало аллюзию на «пещерность» места действия). Впечатление такое, что декорации к новой постановке взяли из «Нормы», а уж когда появляется на сцене Фрикка в зеленом мохнатом балахоне, сомнений относительного того, что речь идет о друидах, просто не остаётся. Балахон Фрикка потом скидывает, конечно, но роскошное струящееся вечернее платье не сильно корректирует общее недоумение «найденным» оформительским решением. Третий акт – отдельная песня: сцена заставлена белыми мумиями лошадей, между которыми и носятся валькирии и павшие герои. Конечно, валькирии – всадницы, но гипсовые лошади занимают всю сцену даже после того, как валькирии умчались… Эта недодуманность (или недоделанность) всегда обескураживает: для начала третьего акта лошади вроде бы как бы на месте, но потом-то! Надо ж их куда-то деть! На веревочках под потолок утянуть или на колёсиках за кулисы угнать, но не оставлять на сцене до момента появления брачного огня Брюнхильды. Кстати, об этом огне: почему никто не хочет показать нам настоящую стену из огромных факелов? Это же так красиво, да и зрителей бы порадовали под занавес хоть одним зрелищным моментом… О солистах: открытием для меня стала Ева Йохансон со своим искрометно богатым сопрано: её Брюнхильда изящна, воинственна и трогательна одновременно. Венская критика отмечала, что её голос слишком лёгок и светел для Брюнхильды, но, на мой вкус, красота и уверенность прекрасно гармонируют с ролью растроганной небесной воительницы. Моя любимая Зиглинде – Нина Штемме – уверенно и убедительно сделала свою небольшую, но яркую партию. Как всегда, на высоте был Йохан Бота: без напряжения ярко и красиво! В профиль бы не поворачивался – было бы вообще волшебно. Мощно и сильно звучал А.Ангер в роли Хундинга. Бедный Юха Ууситала (Вотан), потерял во время спектакля 2 декабря во втором акте голос: замену пришлось выискивать буквально по всему телефонному «бас-баритональному» справочнику (Оскара Хиллебрадта, знавшего партию, нашли в итальянской забегаловке во время покупки им пиццы и тут же выдернули в театр на подмогу). На следующий день «добрые» австрийские газеты вышли с заголовками «А в Вене Вотан ест пиццу». Голос восстановившегося Ю.Ууситалы звучал уверенно и красиво, драматически убедительно и ярко.            Оркестр под управлением будущего музыкального директора Венской оперы – Франца Вельзер-Мёста - впечатления отчего-то не произвёл: может быть, слишком педантично и «прожеванно» звучали группы струнных и духовых, а, может быть, до меня, привыкшего с размашистым караяновским интерпретациям просто не дошёл «академический» смысл вельзер-мёстовской интерпретации вагнеровской партитуры? Не знаю, но от работы Юна Мэркля (дирижировал спектаклем 1 февраля 2004 г.) впечатление осталось очень яркое, хотя и он серьезно «дискутировал» с караяновскими акцентами.             Общее впечатление оказалось, как обычно бывает в случаях в общем и целом прекрасного музицирования в сочетании с невнятной драматической интерпретацией, мутноватое: как пели, - понравилось, но на спектакль я бы больше не пошёл. Я даже не знаю, насколько виноват в этой мутноватости собственно режиссер: вагнеровские душераздирающе тягучие монологи и дуэты, приковывающие певцов к одной (максимум – двум) мизансценам, сами по себе были и остаются слабо преодолимым препятствием к убедительной инсценировке вагнеровского шедевра... Не знаю. Мне думается, что выдающаяся драма имеет внутренний структурный ресурс для того, чтобы быть красиво, зрелищно и убедительно поставленной. Даже если это музыкальная драма. Иначе – в чём смысл этих трагических вагнеровских посланий? Не в том же, чтобы услаждать наши уши пением… Хотя Вагнер считал сам себя «наследником» Моцарта и Бетховена, сознание отказывается смириться с тем, что он писал свои музыкальные драмы одновременно с Верди и Чайковским… «Репутация» Вагнера у неподготовленного слушателя такова, что в сознании большинства людей, не знакомых с историей музыки, Вагнер «располагается» в одной временной нише с Шостаковичем и Бриттеном. В этой хронологической несуразности проявляется сакрально-невразумительное, но безапелляционно верное по отношению к творчеству Вагнера - «он опередил время»… Но что толку, если и через сто лет мы не слышим и не понимаем всех вагнеровских пророчеств? Это ли не судьба истинного пророка?..