Рихард Вагнер

Берлинская Штатскапелла, хор Берлинской оперы, дирижёр - Даниэль Баренбойм
Режиссёр-постановщик и декорации - Дмитрий Черняков, костюмы - Елена Зайцева, свет - Глеб Фильштинский
Вольфганг Кох (Амфортас), Рене Папе (Гурнеманц), Андреас Шагер (Парсифаль), Томас Томассон (Клингзор), Аня Кампе (Кундри), Матиас Хёлле (Титурель), Юлия Новикова (соло в девушках-цветах), Григорий Шкарупа (рыцарь Грааля)

История, которую рассказывает Дмитрий Черняков, национального сюжета по большей части не имеет. Да и визуально нельзя сказать, что это прямо по Перову-Репину-Поленову поставлено. Но во многом эта история действительно воспринимается как русская – или, может быть, итальянская, но точно не англо-саксонская. Отчасти это происходит из-за некоторых характерных штрихов в проработке сцен, а отчасти из-за самого качества постановки. По какой-то причине большинство западных режиссёров при осовременивании опер теряют объём и нюансированность сценического пространства – у Чернякова же этого с избытком. Бесконечные полутона и подтексты спектакля просто завораживают - даже там, где первый видимый сюжетный план картинки не нравится или кажется простоватым. То, как до мельчайших деталей продумано движение в большинстве сцен, тоже восхищает. Притом все авторские ремарки соблюдены, просто внесено столько режиссёрских, что от вагнеровского сюжета не остаётся камня на камне. Пересказывать черняковский сюжет здесь не буду – просто поделюсь некоторыми горячими впечатлениями.

Кому следовало бы в первую очередь сказать «спасибо» режиссёру за эту постановку, так это исполнителю партии Гурнеманца, Рене Папе. И он это сделал потом в интервью. Определённо, ему понравилось не всё в режиссёрской концепции, но Черняков дал ему главное: этот Гурнеманц не говорящий, а действующий. Вместо вечного морализатора и рассказчика чужих историй явлен живой характерный герой – в первом акте реально главный в соответствии со своей партией. В третьем получилось, на мой взгляд, менее внятно, хотя по большей части всё равно графично и эффектно. Этот гуру молодых и довольно злобных современных сектантов и сам не всегда добродушен и не всегда последователен – в финале именно он убивает Кундри. По его представлениям есть за что, хотя вроде бы мог просто выгнать её вместе с Амфортасом, раз они остались такие не приобщенные к высшей благодати. Но всё пошло не так, и товарища сорвало на принцип – так тоже случается, к сожалению. Вокал Папе был абсолютно на пятёрку, правда, в третьем акте, опять же, местами излишне классичный для такой постановки.

Звезда этой постановки – Андреас Шагер. Каюсь, недооценивала его, ставя лишь на мощь голоса и актёрские данные, и в результате получила море неожиданно положительных эмоций. Так красиво, точно и выразительно он всё спел, особенно в третьем акте, что лучше и не надо. Роль ему Черняков прописал великолепно, и сыграно было всё великолепно – в этом компоненте актуализация удалась на 200%. Хотели объяснить, как и откуда вырастает настоящее состадание – объяснили. Сострадание это в итоге оказалось больше всё-таки к Кундри, чем к Амфортасу. И после этой постановки хочется сказать: Вагнер сам виноват, что неправильно всё расписал. Ведь знал же, как оно бывает на самом деле, но из каких-то своих возрастных бзиков упёрся рогом в первоначальный сюжет, чего раньше за ним не водилось. Впрочем, классически оно тоже многим нравится, так что теперь мы с ними просто в одинаковом положении: им нравится «Парсифаль» – и мне нравится «Парсифаль», но другой ))

Вольфганг Кох был убедителен в роли Амфортаса и вокально, и визуально. Образ впечатлил больше, потому что он сложный сюжетно и в то же время филигранный. У Чернякова вообще есть редкая способность к гармоничному соединению графичности, психологичности и всевозможных аллюзий с работой под конкретного исполнителя. Зачастую, когда смотришь оперу, на вопрос «А не хочется ли поменять вот это поющее туловище на другое, тоже хорошо поющее, но более симпатичное?» отвечаешь «Очень!» А вот здесь ничего такого не хочется, причём ни с одним из героев. Картинка так отстроена, что все эти не совсем идеальные люди вписываются в неё идеально. Пару раз во втором акте возникли у меня небольшие вопросы к костюмам Кундри и Парсифаля – хотелось их немножко удлинить, ну и бороду Гурнеманцу в третьем акте хотелось постричь – и это всё. При том, что обычно я готова часами ныть на тему: «Костюм в современной постановке всё равно должен быть стилизованным костюмом, а не джинсами и курткой, купленными в магазине, и он должен вуалировать недостаки внешности исполнителя, а не акцентировать их» и т.д. и т.п. Словом, Елене Зайцевой тоже твёрдый и безусловный зачёт за эту работу – в особенности, за безупречный вкус в сочетании цветов в ансамблевых сценах.

Про свет от Глеба Фильштинского ещё сразу скажу – он отличный. Там не много специальных эффектов, в основном всё просто чрезвычайно грамотно сделано. При общем затемнёном колорите спектакля видно абсолютно всё, вплоть до мелких деталей, и очень хорошо проработан свет для разных планов на сцене – они как бы разделены, но мягко и очень художественно.

Аня Кампе в роли Кундри, в общем-то, тоже понравилась больше, чем ожидалось. Особых красот в её голосе нет, но за счёт эмоциональности добирает до хорошего уровня – плюс доходчивый и человечный образ. Клингзор в этой постановке, на первый взгляд, просто удачный сатирично-фантазийный прикол. Однако это не так. Как и во многих других переосмыслениях этого спектакля, Дмитрий Черняков придал своему персонажу достоверность, на самом деле отсутствовавшую в первоисточнике. Можно спорить о ценности пожертвования мифологичностью в пользу психологичности, но если на минуточку включить логику, то станет очевидно, что человек, рвавшийся и не принятый в сектантское братство, не станет мстительно открывать на дороге к нему фешенебельный бордель. А вот конкурирующую структуру он попытается организовать с большой вероятностью - то, что в легендах для пущей обличительности фигурирует символический бордель, заслуга исключительно церковной пропаганды, и не совсем понятно, почему взрослые люди в двадцать первом веке должны не задумываясь это кушать. Черняковский Клингзор именно в этой логике устраивает у себя не противовес, а своеобразную копию граальской бомжующей секты – только с «антибактериальным» эффектом бледно-фиолетовой стерильности. Его секта состоит из девочек от 5 до 20, облачённых в подчёркнуто невинные платьица в цветочек. Девочки живенькие, лезут к Парсифалю, как зверюшки, но любопытство их сиюминутное, и на понт они его не берут, просто мило играют. А Клингзор переживательно носится по этому своему стерильному цветнику, всячески суетится и погибает не столько от своей злобности и зависти, сколько от бестолковости. Спел Томас Томассон нормально, достаточно мощно, ничего другого и не требовалось.

Матиас Хёлле в партии Титуреля не блеснул голосом, но этого не требовалось тоже. А вот сцены с ним едва ли не самые яркие в спектакле. Его появление, ритуальное возлегание во гроб и последующее всеобщее «целование мощей» я вообще считаю лучшей – ради неё одной стоило всё перевернуть, хотя Черняков и говорил потом в интервью, что общественно-религиозные вопросы у нас, мол, десятые, а постановка-то не о том. Здесь я, конечно, не объективна – очень не люблю фанатиков, особенно стадных, религиозных и идейных, и всякое развенчание их "рождения традиции" считаю благом. Но эта сцена действительно потрясающе сделана и притом отлично легла на музыку. Собственно, то же можно сказать и обо всей постановке – за исключением финала. Вот он не лёг – мысль понятна, но лучше было сделать как-то по-другому. После фактически двойного убийства Кундри и Амфортаса Парсифаль уходит с телом Кундри, а народ под духоподъёмную музыку дружно зависает в туповатой нирване. Надо было хоть кому-то из них дать шанс тоже стать людьми и уйти – или, может, даже всем. Конечно, это была бы неправда, но гезамткунстверковая и высокохудожестенная, а под такую музыку ничего другого и не нужно.

Оркестр и хор выступили превосходно. Маэстро Баренбойм сделал трактовку, с одной стороны, текучую и эмоциональную в своём стиле, а с другой очень современную, под стать постановке, с подчёркиванием вагнеровских гармонических фишек. В интервью, помимо байротских воспоминаний, развивал 2 темы: о ценности Чернякова как режиссёра и о важности пианиссимо. И то, и другое весьма актуально. Ещё он увлёкся паузами, но я бы сказала, некоторые всё же недодержал, можно было и додавить нас на фоне прочего выточенного баланса и волнительного легато. Не понравились вступления – увертюра и к третьему акту. Может, они намеренно были такими медлительными и нецельными, не знаю, однако опять-таки на общем фоне звучало это не то чтобы странно, но несколько нарочито. В остальном, как уже было сказано, всё чудесно, солисты с оркестром спелись тоже чудесно.

На поклоны после спектакля на сцену выходил в том числе и весь оркестр, что очень правильно, а вот Чернякова с командой я на трансляции не видела – даже не знаю, были они потом или нет. Любопытно, что им выразила берлинская публика. Шагер в интервью говорил, что Черняков человек не из немецкой культуры и сделанное им с Вагнером оригинально и замечательно. Но Шагер не показатель, он заинтересованное лицо и изнутри смотрит – рядовой берлинский премьерщик мог эту историю и иначе оценить. При желании там не только переворот устоев чужаком, но и чернуху можно разглядеть, наверное, которой с моей стороны не видно. Постановку Чернякова в плане живописательности картинки на самом деле нужно называть классически-русской, но увидеть это нужно захотеть и суметь.