Летучий Голландец

Весной 1839 года, во время путешествия в Лондон из Риги, откуда Вагнер был вынужден тайно бежать, спасаясь от кредиторов, судно "Фетида" попало в Северном море в многодневный встречный шторм, так что капитан был вынужден укрыться в одном из норвежских фьордов. "Несказанное ощущение благополучия охватило меня, когда эхо oт колоссальных гранитных стен подхватило восклицание, с которым команда опускала якорь и поднимала паруса. Это восклицание с его коротким ритмом запечатлелось в моей памяти как утешительное предзнаменование — из него сложилась тема матросской песни в "Летучем голландце", с замыслом которого я носился уже и тогда; именно в те дни этот замысел под влиянием только что полученных впечатлений обрел конкретный поэтически-музыкальный оттенок", - писал впоследствии Вагнер в своих мемуарах.

Источниками сюжета оперы послужили морские легенды о Летучем Голландце, которые в начале XIX века пленяли воображение многих писателей и поэтов-романтиков. Вагнер, возможно, читал написанную в 1825 году сказку Вильгельма Гауфа "История о корабле-призраке" и сам слушал рассказы моряков, однако более всего привлекла его внимание версия легенды, предложенная Генрихом Гейне в веселой новелле "Из мемуаров господина фон Шнабелевопского", опубликованной в 1834 г. Вдохновленный новыми впечатлениями, в Париже Вагнер быстро написал либретто на этот сюжет, однако далее работа над оперой приостановилась почти на два года. Крайняя нужда даже заставила его продать либретто другому композитору. Однако летом 1841 года, в деревне Медон под Парижем, Вагнер возвращается к этому замыслу и за семь недель пишет партитуру "Летучего Голландца".

Премьера "Летучего Голландца" состоялась в Дрездене 2 января 1843 года, однако не принесла автору такого успеха, на который он рассчитывал, особенно в сравнении с шумным успехом его предыдущей оперы "Риенцы". Первые слушатели не поняли и не приняли новую оперу именно по тем причинам, по которым сейчас "Летучий Голландец", в отличие от "Риенцы", занимает законное место в списке "настоящих" вагнеровских опер: в этом произведении автор впервые обрел ясные черты своего неповторимого стиля и заговорил со зрителем своим собственным языком, так отличавшимся от всего, к чему привыкла тогдашняя публика. Как писал он сам, "ни у одного артиста жизнь не представляла такого — единственного в своем роде — примера полной трансформации, совершившейся в такой небольшой промежуток времени"...

Другие материалы сайта об истории создания оперы и критические статьи о ней можно найти по категории "Летучий Голландец". А также ниже:

Обсуждение записей
Обсуждение постановок

Редакции оперы

"Летучий голландец" Рихарда Вагнера. Последняя сцена.

Рисунок из газеты "Leipziger Illustrierte zeitung", 3 января 1843

Финал оперы. 1843

Партитура "Летучего Голландца" перерабатывалась Вагнером несколько раз. Первоначальный вариант предусматривал исполнение в одно действие, без перерыва, но уже для премьерной постановки композитор был вынужден разбить оперу на привычные три действия и, соответственно, написать для каждого акта концовку. В такой (трехчастной) форме опера исполнялась до конца его жизни, и только в наше время большинство театров предпочитают ставить "Летучего Голландца", как было первоначально задумано, без перерыва.

Несмотря на такие уступки привычкам и удобству публики, первая постановка оперы выдержала только 4 представления и была снята с репертуара. Со столь же умеренным успехом прошла и следующая постановка в Берлине в следующем году, и в нескольких других городах. Тем не менее, Вагнер не терял надежды на признание зрителя. В 1846 году, на основе опыта, полученного при работе над "Тангейзером", он переработал оркестровку для постановки в Лейпциге, которая, правда, так и не состоялась. Главным образом, была уменьшена роль медных инструментов с целью еще дальше отойти от стандартов современных ему французских и итальянских "больших опер" с их стремлением к "эффектам".

В 1852 году Вагнер восстановил эту так и не использованную ранее редакцию для постановок в Цюрихе и Вене, еще раз дополнительно доработав оркестровку.

Наиболее значительные изменения были сделаны в начале 1860 года в связи с концертной программой, представленной Вагнером в Париже перед французской премьерой "Тангейзера". Одновременно, в еще большем масштабе, была произведена и переделка "Тангейзера" - обе они опирались на опыт недавно законченного "Тристана". "Только теперь, когда я написал финальное преображение Изольды, я смог найти правильное окончание для увертюры к "Летучему Голландцу" - так же, как и для ужасов Венусберга", - писал композитор в письме к Матильде Везендонк.

Родство с "преображением" Изольды заметно и в новом финале "Голландца". Вагнер всегда следил, чтобы концовки оперы и увертюры соответствовали друг другу. Вместо первоначальной коды Вагнер вставил серию хроматических секвенций в "неземной" оркестровке, основанных на завершающей мелодии "Баллады Сенты" - темы "спасения", что действительно напоминает "катарсическое" завершение "Тристана и Изольды".

До конца жизни Вагнер не переставал возвращаться к планам переработки "Летучего Голландца". В частности, он обдумывал полную перекомпозицию "Баллады Сенты". Сохранились наброски первоначальной фразы баллады со слегка измененным текстом и полностью измененной мелодией, датированные 1864 годом (вероятно, перед мюнхенским возобновлением постановки в 1864 году). В октябре 1878 года Козима пишет, что он еще "думает над переделкой Баллады Сенты, начало которой ему кажется совершенно народной песней, не соответствующей Летучему Голландцу". Несколькими годами позже Вагнер упомянул Козиме, что, "к несчастью, потерял новую версию, которую написал для Баллады Сенты". Некоторые другие замечания свидетельствуют, что композитор обдумывал даже более радикальную переработку всей партитуры, чтобы привести оперу в соответствие с его идеалами музыкальной драмы.

Однако, все эти планы так и не были осуществлены. Последнее изменение было сделано Козимой, которая перед первой постановкой оперы в Байрейте в 1901 году объединила три акта в один согласно первоначальному замыслу Вагнера (т.н. "Байрейтская версия").

Синопсис и либретто

СИНОПСИС

GhostshipГолландец
Действующие лица:

Голландец
Даланд, норвежский моряк
Сента, его дочь
Эрик, молодой охотник
Мари, няня Сенты
Рулевой на корабле Даланда

Норвежские и голландские матросы, девушки.


Первый акт

Побережье Норвегии. XVII век. Корабль торговца Даланда вынужден укрыться от неожиданного шторма во фьорде, чуть-чуть не дойдя до своей гавани. В этот же фьорд заходит корабль Голландца. Оставленный Даландом на вахте Рулевой за красивой песней о своей девушке расслабляется, засыпает и не видит чужаков.

Некогда Голландец был проклят за гордыню, поклявшись обойти во что бы то ни стало опасный мыс. Теперь он осужден на бессмертие и вечные скитания по морям, не зная покоя, дома и отчизны. Он искал смерти в драках со стихией и пиратами, но тщетно - корабль непотопляем, и сам он продолжает свой путь (таков же и весь его проклятый экипаж). Только верная любовь женщины может снять проклятие. Раз в семь лет Голландец получает возможность пристать к берегу, чтобы поискать такую женщину - таково единственное условие искупления, добытое ему ангелом. Гордыни немного осталось в душе капитана, однако он знает, как трудно найти молодую верную жену - ещё надеется, но уже почти не верит, что проклятье его будет снято.

Вернувшийся Даланд, отчитав Рулевого, видит капитана чужаков и начинает знакомство с ним. Конечно, норвежец знает долг гостеприимства и чужестранцы могут чувствовать себя спокойно в этой гавани. Но кто они? Голландец не отвечает прямо, однако предлагает Даланду сделку: ночь на земле, в его доме - и Даланд будет вознаграждён за эту дружескую услугу весьма щедро, ведь корабль Голланда полон редких и бесценных сокровищ. Увидев лишь малую их часть, Даланд не может поверить своему счастью - богатство гостя поразительно, и у него нет семьи, он может стать мужем его дочери... Богатый зять, мечта всякого отца!.. Ошалев от этой перспективы, Даланд тут же обещает выдать за гостя свою дочь, Сенту, расписывает её достоинства: она столь же прекрасна, сколь и верна ему, отцу, и сможет стать такой же верной женой. В Голландце разгорается надежда. Шторм заканчивается, норвежский корабль отплывает к родной гавани Даланда, гость обещает вскоре последовать за ним.

Второй акт

В доме Даланда девушки прядут под весёлые песни, они ждут возвращения своих парней домой из плаванья и готовы сорваться встречать их, как только покажется корабль. Лишь дочь Даланда Сента погружена в мечты, глядя на портрет Летучего Голландца на стене. Её бесконечно трогает жестокая судьба этого скитальца, о которой много раз пела ей Мари. Но сейчас Мари не хочет петь ту песню, ей совсем не нравится помешательство Сенты на портрете. Тогда Сента поет балладу о прОклятом капитане сама и в конце признаётся, что мечтает стать той женщиной, которая его освободит. Все напуганы её тягой к инфернальному бледному лицу на стене, но быстро рассеиваются и начинают шутить про влюблённого в Сенту охотника Эрика, который "пронзит" соперника.

Заходит Эрик и сообщает, что корабль уже подплывает. Наскоро собрав на стол, девушки покидают дом. Эрик умоляет Сенту задержаться. Он считает себя её женихом, вот только не уверен в её чувствах и оттого мучается и требует внести ясность. Увлеченная романтическими грезами Сента не принимает всерьез отношения с ним - ни она, ни отец не обещали ему ничего конкретного. Эрик обеспокоен надеждами Даланда найти дочери богатого жениха. Сента должна заступиться за него, простого охотника, перед отцом! Сента, не вникая в его требования, уверяет его в своём хорошем отношении. Но мысли её далеко, и она отказывается даже рядом ставить великое мучение Голландца с какими-то там страданиями Эрика. Тогда Эрик рассказывает свой сон, в котором Сента уходит в море с незнакомцем, похожим на портрет на стене. Сента еще больше уверяется, что ее судьба - спасти Голландца от проклятия. Эрик, ужаснувшись её одержимости, уходит.

Появляются Даланд с Голландцем. Отец ждёт обычного привета от дочери, но та глядит лишь на гостя и спрашивает лишь о нём. Даланд сообщает, что это жених, которому он дал слово. Теперь решение за Сентой - отец уговаривает быть поласковее с гостем, тот несметно богат, нельзя упускать такую удачу. Ещё некоторое время Даланд распинается поочерёдно перед Сентой и Голландцем, однако они молчат, и он понимает, что лучше оставить их сейчас одних.

Голландцу кажется, что Сента явилась из его давних снов - так и должен выглядеть ангел. Любовь? Нет, надежда на спасение, говорит себе измученный скиталец. В свою очередь, узнав моряка с портрета, Сента готова поклясться ему в верности с порога и идти за ним на любую судьбу. Голландец расспрашивает её о причинах и даже отговаривает от этого шага - кара за неверность в его сделке высока, он не в силах снова смотреть на загубленную жизнь женщины. Но Сента своими ответами убеждает его: она именно та, кто ему нужен. Она знает святой долг верности и без сомнения последовала бы любому решению отца. Любовь? Нет, вечный капитан слышал слишком много фальшивых слов о любви, а таких слов о верности не слышал. И он верит. Сента клянётся. Возвращается Даланд. Обрадованный полным взаимопониманием дочери с женихом, он объявляет о помолвке.

Третий акт

Норвежские моряки шумно празднуют благополучное возвращение в порт и помолвку Сенты. К ним присоединяются девушки. Все хотят петь, пить и танцевать. Но ведь у них гости, которые также должны участвовать в веселье - норвежцы готовы щедро поделиться угощением с командой соседей.

Стоящий рядом корабль Голландца тих и мрачен, там не откликаются ни на какие слова и призывы. Это вызывает сначала недоумение, а потом и насмешки норвежцев: похоже, они там все умерли, им не надо света, не надо есть и пить, и не надо танцевать, ведь их любимые давно умерли тоже. Начавшись как шутки, разговоры эти, однако, пугают вскоре многих из самих говорящих. Девушки потихоньку уходят, обещав вернуться позже. Бравые норвежские парни не сдаются, через растущий страх заводят они снова весёлую песню. И тут в ответ раздается песня голландского экипажа: в ней свищет буря, прОклятая команда посылает своего прОклятого капитана на землю за спасением, белокурой женой, но нет жены, шторм рвёт вечные адские паруса, и море вокруг голландского корабля ревёт и пляшет в адском шторме. Норвежские моряки предпринимают последнюю попытку удержаться и перебороть нечисть, тянут свою песню, но не выдерживают и покидают корабль. Вслед им раздаётся смех голландцев - и на море вновь воцаряется покой.

Эрик преследует на берегу Сенту и обвиняет её в нарушении обещания: она позволяла ему надеяться - разве это не было обещанием? Пожатие её руки, часы, когда они гуляли вдвоём и он доставал ей цветы со скал - разжигать пламя в нём было обещанием!.. Сента даже не знает, что ответить; не хочет обижать Эрика и говорит про долг, но его это только больше возмущает: её первый долг - ему!..

Подслушавший разговор Голландец делает вывод, что и в Сенте не найдет верности. Он решает покинуть ее прежде, чем она даст клятву перед алтарем, чтобы спасти от проклятия за будущую измену. Он раскрывает карты и рассказывает, кто он. Напрасно Сента пытается убедить его: она ничего не обещала Эрику и с самого начала знала его, Голландца, судьбу. Голландец не слушает, он потерял последний шанс. Он возвращается на свой корабль и отплывает. Чтобы доказать свою верность клятве, Сента бросается в море. "До самой смерти!.." Проклятие разрушается, корабль Голландца тонет. Просветленные образы Голландца и Сенты, обнявшись, возносятся над водой.

Richard Wagner. Der Fliegende Holländer. Libretto

Der Fliegende Holländer
Romantische Oper in 3 Aufzügen

Richard Wagner, 1843

Personen der Handlung:


  • Daland, ein norwegischer Seefahrer (Bass)
  • Senta seine Tochter (Sopran)
  • Erik, ein Jäger (Tenor)
  • Mary, Senta's Amme (Mezzo-Sopran)
  • Der Steuermann Dalands (Tenor)
  • Der Holländer (Bariton)
  • Matrosen des Norwegers.
    Die Mannschaft des fliegenden Holländers.
    Mädchen.

Ort der Handlung: Die norwegische Küste

Richard Wagner. Der Fliegende Holländer. Erster Aufzug

Опера: 
Летучий Голландец

Romantische Oper in 3 Aufzügen

Richard Wagner, 1843

Erster Aufzug



Steiles Felsenufer. Das Meer nimmt den größten Teil der Bühne ein; weite Aussicht auf dasselbe. Finsteres Wetter; heftiger Sturm. Das Schiff Dalands hat soeben dicht beim Ufer Anker geworfen: die Matrosen sind mit geräuschvoller Arbeit beschäftigt, die Segel aufzuhissen, Taue auszuwerfen usw. Daland ist an Land gegangen; er ersteigt einen Felsen und sieht landeinwärts, die Gegend ist zu erkennen.

Matrosen
Hojohe! Hallojo! Hojohe! Ho! . . . usw.

Daland [vom Felsen herabkommend]
Kein Zweifel! Sieben Meilen fort
trieb uns der Sturm vom sichren Port.
So nah dem Ziel nach langer Fahrt
war mir der Streich noch aufgespart!

Steuermann
Ho! Kapitän!

Daland
Am Bord bei euch, wie steht's?

Steuermann
Gut, Kapitän! Wir haben sichren Grund!

Daland
Sandwike ist's! Genau kenn' ich die Bucht.
Verwünscht! Schon sah am Ufer ich mein Haus!
Senta, mein Kind, glaub' ich schon zu umarmen:
da bläst es aus dem Teufelsloch heraus!
Wer baut auf Wind, baut auf Satans Erbarmen!

[an Bord gehend]
Was hilft's? Geduld! Der Sturn läßt nach;
wenn er so tobte, währt's nicht lang.
He, Bursche! Lange war't ihr wach:
zur Ruhe denn! Mir ist nicht bang!

[Die Matrosen steigen in den Schiffsraum hinunter.]
Nun, Steuermann, die Wache nimmst du wohl für mich?
Gefahr ist nicht, doch gut ist's, wenn du wachst.

Steuermann
Seid ausser Sorg'! Schlaft ruhig, Kapitaen!
[Daland geht in die Kajüte. Der Steuermann allein auf dem Verdeck.]

Mit Gewitter und Sturm aus fernem Meer
mein Mädel, bin dir nah!
Über turmhohe Flut vom Süden her -
Mein Mädel, ich bin da!
Mein Mädel, wenn nich Südwind wär',
ich nimmer wohl käm' zu dir!
Ach, lieber Südwind, blas' noch mehr!
Mein Mädel verlangt nach mir!
Hohojo! Hallohoho Jollohohoho! . . . usw.

[Eine Woge schwillt an und rüttelt heftig das Schiff.]
Von des Südens Gestad', aus weitem Land -
ich hab' an dich gedacht!
Durch Gewitter und Meer vom Mohrenstrand
hab' dir was mitgebracht.
Mein Mädel, preis' den Südwinr .d hoch,
ich bring' dir ein gülden Band;
Ach, lieber Südwind, blase doch!
Mein Mädel hätt' gern den Tand.
Ho-ho! Je holla ho! . . . usw.

Er kämpft mit der Müdigkeit und schläft endlich ein. Das Schiff des "Fliegenden Holländers" naht sich schnell der Küste nach der dem Schiffe des Norwegers entgegengesetzten Seite; mit einem furchtbaren Krach sinkt der Anker in den Grund. Der Steuermann
zuckt aus dem Schlafe auf und brummt den Anfang seines Liedes erneut.

Mein Mädel, wenn nicht Südwind wär'...


Er schläft von neuem ein. Der Holländer kommt an das Land.

Holländer
Die Frist ist um,
und abermals verstrichen sind sieben Jahr'.
Voll Überdruß wirft mich das Meer ans Land . . .
Ha, Stolzer Ozean!
In kurzer Frist sollst du mich wieder tragen!
Dein Trotz ist beugsam,
doch ewig meine Qual!
Das Heil, das auf dem Land ich suche,
nie werd' ich es finden!
Euch, des Weltmeers Fluten; bleib' ich getreu,
bis eure letzte Welle sich bricht,
und euer letztes Naß versiegt!

Wie oft in Meeres tiefsten Schund
stürzt' ich voll Sehnsucht mich hinab:
doch ach! den Tod, ich fand ihn nicht!
Da, wo der Schiffe furchtbar' Grab,
trieb mein Schiff ich zum Klippengrund;
Doch ach! mein Grab, es schloß sich nicht.
Verhöhnend droht' ich dem Piraten,
in wildem Kampfe erhofft ich Tod.
"Hier," rief ich, "zeige deine Taten,
Von Schätzen voll sind Schiff und Boot!"
Doch ach! des Meer's barbar'scher Sohn
schlägt bang das Kreuz und flïgt davon.
Wie oft in Meeres tiefsten Schlund
stürzt' ich voll Sehnsucht mich hinab.
Da, wo der Schiffe fürchtbar Grab
trieb mein Schiff ich im Klippengrund:
Nirgends ein Grab! Niemals der Tod!
Dies der Verdammis Schreckgebot.

Dich frage ich, gepreisner Engel Gottes,
der meines Heils Bedingung mir gewann;
war ich Unsel'ger Spielwerk deines Spottes,
als die Erlösung du mir zeigtest an?
Vergeb'ne Hoffnung! Furchtbar eitler Wahn!
Un ew'ge Treu' auf Erden - ist's getan!

Nur eine Hoffnung soll mir bleiben,
nur eine unerschuettert steh'n:
so lang' der Erde Keim' auch treiben,
so muß sie doch zugrunde gehn!
Tag des Gerichtes! Jüngster Tag!
Wann brichst du an in meine Nacht?
Wann dröhnt er, der Vernichtungschlag,
mit dem die Welt zusammenkracht?
Wann alle Toten auferstehn.
Dann werde ich in Nichts vergehn.
Ihr Welten, endet euren Lauf!
Ew'ge Vernichtung, nimm mich auf!

Mannschaft des Holländers: [aus dem schiffsraum]
Ew'ge Vernichtung, nimm uns auf!


Daland erscheint auf dem Verdeck seines Schiffes und erblickt das Schiff des Holländers.

Daland
He! Holla! Steuermann!

Steuermann [schalftrunken]
's ist nichts! 's ist nichts!
Ach, lieber Südwind, blas' noch mehr,
mein Mädel . . .

Daland
Du siehst nichts?
Gelt, du wachest brav, mein Bursch!
Dort liegt ein Schiff . . .
wie lange schliefst du schon?

Steuermann
Zum Teufel auch!
Verzeiht mir, Kapitän!
[Er setzt hastig das Sprachrohr an und ruft der Mannschaft des Holländers zu]
Wer da? Wer da?

Daland
Es scheint, sie sind gerad' so faul als wir.

Steuermann
Gebt Anwort! Schiff und Flagge?

Daland
Laß ab! Mich dünkt, ich seh' den Kapitän!
He! Holla! Seemann!
Nenne dich! Wess' Landes?

Holländer
Weit komm' ich her; verwehrt bei Sturm und Wetter
ihr mir den Ankerplatz?

Daland
Behüt' es Gott!
Gastfreundschaft kennt der Seemann -
Wer bist du?

Holländer
Holländer.

Daland
Gott zum Gruß!
So trieb auch doch der Sturm
an diesen nackten Felsenstrand?
Mi ging's nicht besser: wenig Meilen nur
von hier ist meine Heimat; fast erreicht,
mußt' ich aufs neu mich von ihr wenden.
Sag', woher kommst du?
Hast Schaden du genommen?

Holländer
Mein Schiff ist fest,
es leidet keinen Schaden.

Durch Sturm und bösen Wind verschlagen,
irr' auf den Wassern ich umher -
wie lange, weiß ich kaum zu sagen;
Schon zähl' ich nicht die Jahre mehr.
Unmöglich dünkt mich', daß ich nenne
die Länder alle, die ich fand:
das eine nur, nach dem ich brenne,
ich find' es nicht, mein Heimatland!

Vergönne mir auf kurze Frist dein Haus,
und deine Freundschaft soll dich nicht gereu'n.
Mit Schätzen aller Gegenden und Zonen
ist reich mein Schiff beladen, willst du handeln,
so sollst du sicher deines Vorteils sein.

Daland
Wie wunderbar! Soll deinem Wort ich glauben?
Ein Unstern, scheint's, hat dich bis jetzt verfolgt.
Um dir zu frommen, biet' ich, was ich kann:
doch darf ich fragen, was dein Schiff enthält?

Holländer
Die seltensten der Schätze sollst du sehn,
kostbare Perlen, edelstes Gestein.
[Er gibt seiner Mannschaft ein Zeichen, zwei von derselben bringen eine Kiste an Land.]
Blick hin, und überzeuge dich vom Werte
des Preises, den ich für ein gastlich' Dach dir biete.

Daland
Wie? Ist's möglich? Diese Schätze!
Wer ist so reich, den Preis dafür zu bieten?

Holländer
Den Pries? Soeben hab' ich ihn genannt;
dies für das Obdach einer einz'gen Nacht!
Doch, was du siehst, ist nur der kleinste Teil
von dem, was meines Schiffes Raum verschließt.
Was frommt der Schatz? Ich habe weder Weib
noch Kind, und meine Heimat find' ich nie!
All' meinen Reichtum biet' ich dir, wenn bei
den Deinen du mir neue Heimat gibst.

Daland
Was muß ich hören!

Holländer
Hast du eine Tochter?

Daland
Fürwahr, ein treues Kind.

Holländer
Sie sei mein Weib!

Daland
Wie? Hör ich recht? Mein Tochter sein Weib?
Er selbst spricht aus den Gedanken . . .
Fast fürcht' ich, wenn unentschlossen ich bleib',
er mueßt im Vorsatze wanken.
Wueßt ich, ob ich wach' oder träume?
Kann ein Eidam willkommener sein?
Ein Tor, wenn das Glück ich versäume!
Voll Entzücken schlage ich ein.

Holländer
Ach, ohne Weib, ohne Kind bin ich,
nichts fesselt mich an die Erde.
Rastlos verfolgt das Schicksal mich.
die Qual nur war mir Gefährte.
Nie werd' ich die Heimat erreichen:
zu was frommt mir der Güter Gewinn?
Läßt du zu dem Bund dich erweichen,
oh! so nimm meine Schätze dahin!

Daland
Wohl, Fremding, hab' ich eine schöne Tochter,
mit treuer Kindeslieb' ergeben mir;
sie ist mein Stolz, das höchste meiner Güter,
mein Trost im Unglück, meine Freund' im Glück.

Holländer
Dem Vater stets bewahr' sie ihre Liebe!
ihm treu, wird sie auch treu dem Gatten sein.

Daland
Du gibst Juwelen, unschätzbare Perlen,
das höchste Kleinod doch, ein treues Weib . . .

Holländer
Du gibst es mir?

Daland
Ich gebe dir mein Wort.
Mich rührt dein Los; freigebig, wie du bist,
zeigst Edelmut und hohen Sinn du mir:
den Eidam wünscht ich so; und wäer' dein Gut
auch nicht so reich, wählt ich doch keinen andren.

Holländer
Hab' Dank! Werd' ich die Tochter heut' noch sehn?

Daland
Der nächste günst'ge Wind bringt uns nach Haus;
du sollst sie seh'n, und wenn sie dir gefällt . . .

Holländer
So ist sie mein . . .
[beiseite]
Wird sie mein Engel sein?

Wenn aus der Qualen Schreckgewalten
die Sehnsucht nach dem Heil mich treibt,
ist mir's erlaubt, mich festzuhalten
an einer Hoffnung, die mir bleibt?
Darf ich in jenem Wahn noch schmachten
daß sich ein Engel mir erweicht?
Der Qualen, die mein Haupt umnachten,
ersehntes Ziel hätt' ich erreicht?
Ach! ohne Hoffnung, wie ich bin,
geb' ich mich doch der Hoffnung hin!

Daland
Gepriesen seid, gepriesen seid des Sturmes Gewalten,
die ihr an diesen Strand mich triebt!
Fuerwahr, bloss hab' ich festzuhalten
was sich so schoen von selbst mir gibt.
Die ihn an diese Kueste brachten, ihr Winde,
sellt gesegnet sein!
Ha, womach alle Vaeter trachten,
ein reicher Eidam, er ist mein!
Ja, dem Mann mit Gut und hohem Sinn
geb' froh ich Haus und Tochter hin!

Steuermann
Südwind! Südwind!

Matrosen
Hallo ho!

Steuermann
Ach, lieber Südwind, blas' noch mehr!

Matrosen
Halloho! . . . usw.

Daland
Du siehst, das Glück ist günstig dir.
Der Wind ist gut, die See in Ruh'.
Sogleich die Anker lichten wir
und segeln schnell der Heimat zu.

Steuermann und Matrosen
Hoho! . . . usw.

Holländer
Darf ich dich bitten, so segelst du voran.
Der Wind ist frisch, doch meine Mannschaft müd'.
Ich gönn 'ihr kurze Ruh' und folge dann.

Daland
Doch, unser Wind?

Holländer
Er bläst noch lang' aus Süd!
Mein Schiff ist schnell, es holt dich sicher ein.

Daland
Du glaubst? Wohlan, es möge denn so sein!
Leb' wohl! Mögst heute du mein Kind noch sehn.

Holländer
Gewiß!

Daland [an Bord seines Schiffes gehend]
Heil! Wie die Segel schon sich bläh'n!
Hallo! Hallo!
Frisch, Jungen, greifet an!

Matrosen
Mit Gewitter und Sturm aus fernem Meer -
mein Mädel, bin dir nah'! Hurrah!
Hurrah! Über turmhohe Flut vom Süden her,
mein Mädel, ich bin da! Hurrah!
Mein Mädel, wenn nicht Südwind wär,
ich nimmer wohl käm' zu dir;
Ach lieber Südwind, blas' noch mehr.
Mein Mädel verlangt nach mir.
Hoho! Johoho . . . usw.

Richard Wagner. Der Fliegende Holländer. Zweiter Aufzug

Опера: 
Летучий Голландец

Der Fliegende Holländer
Zweiter Aufzug



Ein geräumiges Zimmer im Hause Dalands. An den Seitenwänden Abbildungen von See Gegenständen, Karten usw. An der Wand im Hintergrunde das Bild eines bleichen Mannes mit dunklem Barte und in schwarzer Kleidung. Mary und die Mädchen sitzen um den Kamin herum und spinnen; Senta, in einem Großvaterstuhl zurückgelehnt und mit untergeschlagenen Armen, ist im träumerischen Anschauen des Bildes im Hintergrunde versunken.

Mädchen
Summ' und brumm', du gutes Rädchen,
munter, munter, dreh' dich um!
Spinne, spinne tausend Fädchen,
gutes Rädchen, summ' und brumm'!
Mein Schatz ist auf dem Meere draus',
er denkt nach Haus
ans fromme Kind;
mein gutes Rädchen, braus' und saus'!
Ach! gäbst du Wind,
er käm' geschwind.
Spinnt! Spinnt! Spinnt!
Fleißig, Mädchen!
Brumm'! Summ'!
Gutes Rädchen!
Tra la ra la la . . . usw.

Mary
Ei! Fleißig, fleißig! Wie sie spinnen!
Will jede sich den Schatz gewinnen.

Mädchen
Frau Mary, still! Denn wohl Ihr wißt,
das Lied noch nicht zu Ende ist.

Mary
So singt! Dem Rädchen läßt's nicht Ruh'.
Du aber, Senta, schweigst dazu?

Mädchen
Summ' und brumm', du gutes Rädchen,
munter, munter dreh' dich um!
Spinne, spinne tausend Fädchen,
gutes Rädchen, summ' und brumm'!
Mein Schatz da draußen auf dem Meer,
im Südener
viel Gold gewinnt;
ach, gutes Rädchen, saus' noch mehr!
Er gibt's dem Kind,
wenn's fleißig spinnt.
Spinnt! Spinnt!
Fleißig, Mädchen!
Brumm'! Summ'!
Gutes Rädchen!
Tra la ra la . . . usw.

Mary [zu Senta]
Du böses Kind, wenn du nicht spinnst,
vom Schatz du kein Geschenk gewinnst.

Mädchen
Sie hat's nicht not, daß sie sich eilt;
ihr Schatz nicht auf dem Meere weilt.
Bringt er nicht Gold, bringt er doch Wild -
man weiß ja, was ein Jäger gilt!
[Senta singt leise eine Melodie aus der folgenden Ballade.]

Mary
Du seht ihr! Immer vor dem Bild!
[zu Senta]
Willst du dein ganzes junges Leben
verträumen vor dem Konterfei?

Senta
Was hast du Kunde mir gegeben,
was mir erzählet, wer er sei?
Der arme Mann!

Mary
Gott sei mit dir!

Mädchen
Ei, ei! Ei, ei! Was hören wir!
Sie seufzet um den bleichen Mann!

Mary
Den Kopf verliert sie noch darum!

Mädchen
Da sieht man, was ein Bild doch kann!

Mary
Nichts hilft es, wenn ich täglich brumm'!
Komm! Senta! Wend' dich doch herum!

Mädchen
Sie hört Euch nicht - sie ist verliebt!
Ei, ei! Wenn's nur nicht Händel gibt!
Denn Erik hat gar heißes Blut -
daß er nur keinen Schaden tut!
Sagt nichts - er schießt sonst wutentbrannt,
den Nebenbuhler von der Wand!
Ha ha ha ha . . . usw.

Senta
O schweigt mit eurem tollen Lachen!
Wollt ihr mich ernstlich böse machen?

Mädchen
Summ' und brumm', Du gutes Rädchen,
munter, munter dreh' dich um!
Spinne, spinne tausend Fädchen!
Gutes Rädchen, summ' und brumm'!

Senta
O macht dem dummen Lied ein Ende,
es brummt und summt nur vor dem Ohr!
Wollt ihr, daß ich mich zu euch wende,
so sucht was besseres hervor!

Mädchen
Gut, singe du!

Senta
Hört, was ich rate;
Frau Mary singt uns die Ballade.

Mary
Bewahre Gott! Das fehlte mir!
Den fliegenden Holläender laßt in Ruh'!

Senta
Wie oft doch hört' ich sie von dir.

MARY
Bewahre Gott! Das fehlte mir!

SENTA
Ich sing' sie selbst; hört, Mädchen, zu!
Laßt mich's euch recht zum Herzen führen,
des Ärmsten Los, es muß euch rühren.

Mädchen
Uns ist es recht.

Senta
Merkt auf die Wort'.

Mädchen
Dem Spinnrad Ruh'!

Mary [ärgerlich]
Ich spinne fort.

Senta
I.
Johohohe! Johohohe! Johohohe! Johohe!
Traft ihr das Schiff im Meere an,
blutrot die Segel, schwarz der Mast?
Auf hohem Bord der bleiche Mann,
des Schiffes Herr, wacht ohne Rast.
Hui! - Wie saust der Wind! - Johohoe!
Hui! - Wie pleift's im Tau! - Johohe!
Hui! - Wie ein Pfeil fliegt er hin,
ohne Ziel, ohne Rast, ohne Ruh'!
Doch kann dem bleichen Manne
Erlösung einstens noch werden,
fänd' er ein Weib, das bis in den Tod
getreu ihm auf Erden!.
Ach! wann wirst du, bleicher Seemann, sie finden?
Betet zum Himmel, daß bald ein Weib
Treue ihm halt'!

II.
Bei bösem Wind und Sturmes wut
umsegeln wollt' er einst ein Kap;
er flucht' und schwur mit tollem Mut:
In Ewigkeit laß' ich nicht ab!
Hui! - Und Satan hört's! - Johohe!
Hui! - nahm ihm bei'm Wort! - Johohe!
Hui! - und verdammt zieht er nun
durch das Meer ohne Rast, ohne Ruh'!
Doch, daß der arme Mann'
noch Erlösung fände auf Erden,
zeigt' Gottes Engel an,
wie sein Heil ihm einst könnte werden.
Ach, könntest du, bleicher Seemann,
es finden!
Betet zum Himmel, daß bald ein Weib
Treue ihm halt'!
[Die Mädchen sind tief ergriffen und singen den Schlußreim leise mit.]

III.
Vor Anker alle sieben Jahr',
ein Weib zu frei'n, geht er ans Land:
er freite alle sieben Jahr',
noch nie ein treues Weib er fand.
Hui! - Die Segel auf! Johohe!
Hui! - Den Anker los! Johohe!
Hui! - Falsche Lieb', falsche Treu',
Auf, in See, ohne Rast, ohne Ruh!

Mädchen
Ach, wo weilt sie,
die dir Gottes Engel einst könnte zeigen?
Wo triffst du sie,
die bis in den Tod dein bleibe treu eigen?

Senta
Ich sei's, die dich durch ihre Treu' erlöse!
Mög' Gottes Engel mich dir zeigen!
Durch mich sollst du das Heil erreichen!

MARY und Mädchen
Hilf, Himmel! Senta! Senta!

Erik [ist eingetregen und hat Sentas Ausruf vernommen.]
Senta! Willst du mich verderben?

Mädchen
Helft, Erik, uns! Sie ist von Sinnen!

Mary
Ich fühl das Blut in mir gerinnen!
Abscheulich' Bild, du sollst hinaus,
kommt nur der Vater erst nach Haus!

Erik
Der Vater kommt.

Senta
Der Vater kommt?

Erik
Vom Felsen seh sein Schiff ich nah'n.

Mädchen
Sie sind daheim!

Mary
Nun seht, zu was eu'r Treiben frommt!
Im Hause ist noch nichts getan.

Mädchen
Sie sind daheim! Auf, eilt hinaus!

Mary
Halt, halt! Ihr bleibet fein im Haus!
Das Schiffsvolk kommt mit leerem Magen.
In Küch' und Keller Säumet nicht!
Laßt euch nur von der Neugier plagen -
vor allem geht an eure Pflicht!

Mädchen
Ach! Wie viel hab' ich ihn zu fragen!
Ich halte mich vor Neugier nicht.
Schon gut! Sobald nur aufgetragen,
hält hier aus länger keine Pflicht.

Mary treibt de Mädchen hinaus und folgt ihnen.

Senta will ebenfalls gehen; Erik
hält sie zurürck.

Erik
Bleib', Senta! Bleib' nur einen Augenblick!
Aus meinen Qualen rei&szlige mich!
Doch willst du, ach! so verdirb mich ganz!

Senta
Was ist . . . ? Was soll . . . ?

Erik
O Senta, sprich, was aus mir werden soll?
Dein Vater kommt: - eh' wieder er verreist,
wird er vollbringen, was schon oft er wollte . . .

Senta
Und was meinst du?

Erik
Dir einen Gatten geben!
Mein Herz, voll Treue bis zum Sterben,
mein dürftig Gut, mein Jägerglueck;
darf so um deine Hand ich werben?
Stößt mich dein Vater nicht zurück?
Wenn dann mein Herz im Jammer bricht,
sag, Senta, wer dann für mich spricht?

Senta
Ach, schweige, Erik, jetzt! Laß mich hinaus,
den Vater zu begrü&slzig;en!
Wenn nicht, wie sonst, an Bord die Tochter kommt,
wird er nicht zürnen müssen.

Erik
Du willst mich fliehn?

Senta
Ich muß zum Port.

Erik
Du weichst mir aus?

Senta
Ach, laß mich fort!

Erik
Fliehst du zurück vor dieser Wunde,
die du mir schlugst, dem Liebeswahn?
O, höre mich zu dieser Stunde,
hör' meine letzte Frage an:
wenn dieses Herz im Jammer bricht,
wird's Senta sein, die für mich spricht?

Senta
Wie? Zweifelst du an meinem Herzen?
Du zweifelst, ob ich gut dir bin?
O sag', was weckt dir solche Schmerzen?
Was trübt mit Argwohn deinen Sinn?

Erik
Dein Vater, ach! - nach Schätzen geizt er nur . . .
Und Senta, du - wie dürft' auf dich zu zählen?
Erfülltest du nur eine meiner Bitten?
Kränkst du mein Herz nicht jeden Tag?

Senta
Dein herz?

Erik
Was soll ich denken? Jenes Bild . . .

Senta
Das Bild?

Erik
Laßt du von deiner Schwärmerei wohl ab?

Senta
Kann meinem Blick Teilnahme ich verwehren?

Erik
Und die Ballade- heut' noch sangst du sie!

Senta
Ich bin ein Kind und weiß nicht, was ich singe.
O sag', wie? Fürchtest du ein Lied, ein Bild?

Erik
Du bist so bleich . . .
sag', sollte ich's nicht fürchten?

Senta
Soll mich des Ärmsten
Schreckenslos nicht rühren?

Erik
Mein Leiden, Senta, rührt es dich nicht mehr?

Senta
O, prahle nicht! Was kann dein Leiden sein?
Kennst jenes Unglücksel'gen Schicksal du?
Fühlst du den Schmerz, den tiefen Gram,
mit dem herab auf mich er sieht?
Ach, was die Ruhe für ewig ihm nahm,
wie schneidend Weh' durch's Herz mir zieht!

Erik
Weh' mir!
Es mahnt mich mein unsel'ger Traum!
Gott schütze dich! Satan hat dich umgarnt!

Senta
Was schreckt dich so?

Erik
Senta! Laß dir vertrau'n:
ein Traum ist's! Hör' ihn zur Warnung an!
Auf hohem Felsen lag' ich träumend,
sah unter mir des Meeres Flut;
die Brandung hört' ich, wie sich schäumend
am Ufer brach der Wogen Wut.
Ein fremdes Schiff am nahen Strande
erblickt' ich, seltsam, wunderbar;
zwei Männer nahten sich dem Lande,
der ein', ich sah's, dein Vater war.

Senta
Der andre?

Erik
Wohl erkannt' ich ihn:
mit schwarzen Wams, bleicher Mien' . . .

Senta
Der düstre Blick . . .

Erik [auf das Bild deutend]
Der Seemann, er.

Senta
Und ich?

Erik
Du kamst vom Hause her,
du flogst, den Vater zu begrüßsen;
doch kaum noch sah ich an dich langen,
du stürztest zu des Fremden Fueßen -
ich sah dich seine Knie umfangen . . .

Senta
Er hub mich auf . . .

Erik
. . . an seine Brust;
voll Inbrunst hingst du dich an ihn -
du küßtest ihn mit heißer Lust . . .

Senta
Und dann?

Erik
Sah ich auf's Meer euch fliehn.

Senta
Er sucht mich auf! Ich muß ihn sehn!

Erik
Entsetzlich! Ha, mir wird es klar!

Senta
Mit ihm muß ich zugrunde gehn.

Erik
Sie ist dahin! Mein Traum sprach wahr!
[Er stürzt voll Enstetzen ab.]

Senta
Ach, möchtest du,
bleicher Seemann, sie finden!
Betet zum Himmel, daß bald ein Weib
Treue ihm . . . Ha!

[Die Tü get auf. Daland und der Holländer treten ein. Sentas Blick streift vom Bilde auf den Holländer, sie stößt einen Schrei der Überraschung aus und bleibt wie festgebannt stehen, ohne ihr Auge vom Holländer abzuwenden.]

Daland
Mein Kind, du siehst mich auf der Schwelle . . .
Wie? Kein Umarmen, Keinen Kuß?
Du bleibst gebannt an deiner Stelle -
verdien' ich, Senta, solchen Gruß?

Senta
Gott dir zum Gruß!
Mein Vater, sprich!
Wer ist der Fremde?

Daland [lächelnd]
Drängst du mich?
Mögst du, mein Kind, den fremden Mann willkommen heißen?
Seemann ist er, gleich mir,
das Gastrecht spricht er an.
Lang' ohne Heimat,
stets auf fernen, weiten Reisen,
in fremden Landen er
der Schätze viel gewann.
Aus seinem Vaterland verwiesen,
für einen Herd er reichlich lohnt:
sprich, Senta, würd' es dich verdrießen,
wenn dieser Fremde bei uns wohnt?

[Senta nickt beifällig mit dem Kopf. Daland wendet sich zum Holländer.]

Sagt, hab' ich sie zuviel gepreisen?
Ihr seht sie selbst - ist sie Euch recht?
Soll ich von Lob noch überfließen?
Gesteht, sie zieret ihr Geschlect?

[zu Senta]
Mögst du, mein Kind,
dem Manne freundlich dich erweisen!
Von deinem Herzen auch
spricht holde Gab' er an;
Reich' ihm die Hand, denn Bräutigam
sollst du ihn heißen:
stimmst du der Vater bei,
ist morgen er dein Mann.
Sieh dieses Band, sieh diese Spangen!
Was er besitzt, macht dies gering.
Muß, teures Kind, dich's nicht verlangen?
Dein ist es, wechselst du den Ring.

[Senta, ohne ihn zu beachten, wendet ihren Blick nicht vom Holländer ab, sowie auch
dieser ohne auf Daland zu hören, nur in den Anblick des Mädchens versunken ist.
Daland wird es gewahr; er betrachtet beide.]

Doch keines spricht . . .
Sollt' ich hier lästig sein?
So ist's! Am besten laß' ich sie allein.
[zu Senta]
Mögst du den edlen Mann gewinnen!
Glaub' mir, soch' Glück wird immer neu.
[zum Holländer]
Bleibt hier allein!
Ich geh' von hinnen.
Glaubt mir, wie schön, so ist sie treu!
Er geht langsam ab, indem er die beiden wohlgefällig und verwundert betrachtet.

Holländer
Wie aus der Ferne längst vergang'ner Zeiten
spricht dieses Mädchens Bild zu mir:
wie ich's geträumt seit bangen Ewigkeiten,
vor meinen Augen seh' ich's hier.
Wohl hub auch ich voll Sehnsucht meine Blicke
aus tiefer Nacht empor zu einem Weib:
ein schlagend' Herz ließ, ach! mir Satans Tücke,
daß eingedenk ich meiner Qualen bleib'.

Die düstre Glut, die hier ich fühle brennen,
sollt' ich Unseliger sie Liebe nennen?
Ach nein! Die Sehnsucht ist es nach dem Heil:
würd es durch solchen Engel mir zuteil!

Senta
Versank ich jetzt in wunderbares Träumen?
Was ich erblicke, ist's ein Wahn?
Weilt' ich bisher in trügerischen Räumen,
brach des Erwachens Tag heut' an?
Er steht vor mir, mit leidenvollen Zügen,
es spricht sein unerhörter Gram zu mir:
kann tiefen Mitleids Stimme mich belügen?
Wie ich ihn oft gesehn, so steht er hier.
Die Schmerzen, die in meinem Busen brennen,
ach', dies Verlangen, wie soll ich es nennen?
Wonach mit Sehnsucht es dich treibt - das Heil,
würd' es, du Ärmster, dir duch mich zuteil!

Holländer
Wirst du des Vaters Wahl nicht schelten?
Was er versprach, wie - dürft' es gelten?

Du könntest dich für ewig mir ergeben,
und deine Hand dem Fremdling reichtest du?
Soll finden ich, nach qualenvollen Leben,
in deiner Treu' die langersehnte Ruh'?

Senta
Wer du auch seist und welches das Verderben,
dem grausam dich dein schicksal konnte weih'n -
was auch das Los, das ich mir sollt' erwerben,
gehorsam stests werd' ich dem Vater sein!

Holländer
So unbedingt, wie? Könnte dich durchdringen
für meine Leiden tiefstes Mitgefühl?

Senta [für sich]
Oh, welche Leiden!
Könnt' ich Trost dir bringen!

Holländer[da er es vernommen]
Welch' holder Klang im nächtigen Gewühl!
Du bist ein Engel! Eines Engels Liebe
Verworf'ne selbst zu trösten weiß!
Ach, wenn Erlösung mir zu hoffen bliebe,
Allewiger, durch diese sei's!

Senta
Ach, wenn Erlösung ihm zu hoffen bliebe,
Allewiger, durch mich nur sei's!

Holländer
Ach! Könntest das Geschick du ahnen,
dem dann mit mir du angehörst,
dich würd' es an das Opfer mahnen,
das du mir bringst, wenn Treu' du schwörst.
Es flöhe schaudernd deine Jugend
dem Lose, dem du sie willst weih'n,
nennst du des Weibes schönste Tugend,
nennst ew'ge Treue du nicht dein!

Senta
Wohl kenn' ich Weibes heil'ge Pflichten.
sei drum gestrost, unsel'ger Mann!
Laß über die das Schicksal richten,
die seinem Spruche trotzen kann!
In meines Herzens höchster Reine
kenn' ich der Treue Hochgebot.
Wem ich sie weih', schenk' ich die eine;
die Treue bis zum Tod.

Holländer
Ein heil'ger Balsam meinen Wunden
dem Schwur, dem hohen Wort entfließt.
Hört es: mein Heil, hab' ich gefunden.
Mächte, ihr Mächte, die ihr zurück mich stießt.
Du Stern des Unheils sollst erblassen.
Licht meiner Hoffnung, leuchte neu!
Ihr Engel, die mich einst verlassen,
stärkt jetzt dies Herz in seiner Treu'.

Senta
Von mächt'gem Zauber überwunden
reißt mich's zu seiner Rettung fort.
hier habe Heimat er gefunden,
hier ruh' sein schiff in sich'rem Port!
Was ist's, das mächtig in mir lebet?
Was schliesst berauscht mein Busen ein?
Allmächt'ger, was so hoch mich erhebet,
laß es die Kraft der Treue sein!

Daland [wieder eintretend]
Verzeiht! Mein Volk hält draußen sich nicht mehr;
nach jeder Rückkunft, wisset, gibt's ein Fest.
Verschönern möcht ich's, komme deshalb her,
ob mit Verlobung sich's vereinen läßt?
[zum Holländer]
Ich denk', ihr habt nach Herzenswunsch gefreit?
Senta, mein Kind, sag, bist auch du bereit?

Senta
Hier meine Hand! Und ohne Reu'
bis in den Tod gelob' ich Treu'!

Holländer
Sie reicht die Hand! Geprochen sie
Hohn, Hölle, dir durch ihre Treu'!

Daland
Euch soll dies Bündnis nicht gereu'n!
Zum Fest! Heut' soll sich alles freu'n!

Richard Wagner. Der Fliegende Holländer. Dritter Aufzug

Опера: 
Летучий Голландец

Der Fliegende Holländer
Dritter Aufzug



Seebucht mit felsigem Gestade; das Haus Dalands zur Seite im Vordergrunde. Den Hintergrund nehmen, ziemlich nahe beieinander liegend, die beiden Schiffe, das des Norwegers und das des Holländers, ein. Helle Nacht: das norwegische Schiff ist erleuchtet; die Matrosen desselben sind auf dem Verdeck; Jubel und Freude. Die Haltung des holländischen Schiffes bietet einen unhbeimlichen Kontrast: eine unnatürliche Finsternis ist über dasselbe ausgebreitet; es herrscht Totenstille auf ihm.

Matrosen des Norwegers [trinkend]
Steuermann! Laß die Wacht!
Steuermann! her zu uns!
Ho! He! Je! Ha!
Hißt die Segel auf! Anker fest!
Steuermann, her!
Fürchten weder Wind noch bösen Strand,
wollen heute mal recht lustig sein!
Jeder hat sein Mädel auf dem Land,
herrlichen Tabak und guten Branntwein.
Hussassahe!
Klipp' und Sturm' drauß - Jollohohe!
lachen wir aus! Hussassahe!
Segel ein! Anker fest!
Klipp' und Sturm lachen wir aus!
Steuermann, laß die Wacht!
Steuermann, her zu uns!
Ho! He! Je! Ha!
Steuermann, her trink mit uns!
Ho! He! Je! Ha!
Klipp' und Sturm' He! sind vorbei, he!
Hussahe! Hallohe! Hussahe!
Steuermann, Ho!
Her, komm und trink mit uns!
[Sie tanzen auf dem Verdeck. Die Mädchen kommen mit Körben voll Speisen und Getränken.]

Mädchen
Mein! Seht doch an! Sie tanzen gar!
Der Mädchen bedarf's da nicht, fürwahr!
[Sie gehen auf das holländische Schiff zu.]

Matrosen
He! Mädel! Halt! Wo geht ihr hin?

Mädchen
Steht euch nach frischem Wein der Sinn?
Euer Nachbar dort soll auch was haben!
Ist Trank und Speis' für euch allein?

Steuermann
Fürwahr! Tragt's hin den armen Knaben!
Vor Durst sie scheinen matt zu sein!

Matrosen
Man hört sie nicht.

Steuermann
Ei, seht doch nur!
Kein Licht! Von der Mannschaft keine Spur!

Mädchen [im Begriff, an Bord des Holländers zu gehen.]
He! Seeleut'! He! Wollt Fackeln ihr?
Wo seid ihr doch? Man sieht nicht hier!

Matrosen
Hahaha!
Weckt sie nicht auf! Sie schlafen noch!

Mädchen
He. Seeleut! He! Antwortet doch!

Matrosen
Ha ha!
Wahrhaftig, sie sind tot:
sie haben Speis' und Trank nicht not!

Mädchen
Ei, Seeleute, liegt ihr so faul schon im Nest?
Ist heute für euch denn nicht auch ein Fest?

Matrosen
Sie liegen fest auf ihrem Platz,
wie Drachen hüten sie den Schatz.

Mädchen
He! Seeleute! Wollt ihr nicht frischen Wein?
Ihr müßet wahrlich doch durstig auch sein.

Matrosen
Sie trinken nicht, sie singen nicht;
In ihrem Schiffe brennt kein Licht.

Mädchen
Sagt! Habt ihr denn nicht auch ein Schätzen am Land?
Wollt ihr nicht mit tanzen auf freundlichen Strand?

Matrosen
Sie sind schon alt und bleich statt rot!
Und ihre Liebsten, die sind tot!

Mädchen
He! Seeleut'! Seeleut'! Wacht doch auf!
Wir bringen euch Speise und Trank zu Hauf!

Matrosen und Mädchen
He! Seeleut'! Seeleut'! Wacht doch auf!. . . usw.

Mädchen
Wahrhaftig, ja! Sie scheinen tot!
Sie haben Speis' und Trank nicht not.

Matrosen
Vom fliegenden Holländer wißt ihr ja?
Sein Schiff, wie es liebt, wie es lebt, seht ihr da!

Mädchen
So weckt die Mannschaft ja nicht auf;
Gespenster sind's, wir schwören drauf!

Matrosen
Wieviel hundert Jahre schon sied ihr zur See?
Euch tut ja der Sturm und die Klippe nicht weh!

Mädchen
Sie trinken nicht, sie singen nicht!
In ihrem schiffe brennt kein Licht.

Matrosen
Habt ihr keine Brief', keine Aufträg' für's Land?
Unsern Urgroßvätern wir bringen's zur Hand!

Mädchen
Sie sind schon alt und bleich statt rot!
Und ihre Liebsten, ach, sind tot!

Matrosen
Hei, Seeleute! Spannt eure Segel doch auf
und zeigt uns des fliegenden Holländers Lauf!

Mädchen
Sie hören nicht! Uns graust es hier!
Sie wollen nichts - was rufen wir?

Matrosen
Ihr Mädel, laßt die Toten ruh'n;
Laßt's uns Lebend'gen gütlich tun!

Mädchen [den Matrosen ihre Körbe über Bord reichend]
So nehmt! Der Nachbar hat's verschmäht!

Steuermann
Wie? Kommt ihr denn nicht selbst an Bord?

Mädchen
Ei, jetzt noch nicht! Es ist ja nicht spät.
Wir kommen bald! Jetzt trinkt nur fort,
und wenn ihr wollt, so tanzt dazu,
nor gönnt dem müden Nachbar Ruh',
Laßt ihm Ruh'!

Matrosen [die Körbe leerend]
Jucche! Da gibt's die Fülle!
Lieb' Nachbar, habe Dank!

Steuermann
Zum Rand sein Glas ein jeder fülle!
Lieb' Nachbar liefert uns den Trank.

Matrosen
Hallohohoho!
Lieb' Nachbarn, habt ihr Stimm' und Sprach',
so wachet auf und macht's uns nach! . . . usw.

[Sie trinken aus und stampfen die Becher heftig auf. Von hier an beginnt es sich auf dem
holländischen Schiff zu regen.]

Steuermann, laß die Wacht!
Steuermann! her zu uns!
Ho! He! Je! Ha!
Hißt die Segel auf! Anker fest!
Steuermann, her!
Wachten manche Nacht bei Sturm und Graus,
tranken oft des Meer's gesalz'nes Naß:
heute wachen wir bei Saus und Schmaus,
besseres Getränk gibt Mädel uns vom Faß.
Hussassahe!
Klipp' und Sturm draus' -
Jollolohe!
lachen wir aus!
Hussassahe!
Segel ein! Anker fest!
Klipp' und Sturm lachen wir aus!
Steuermann, laß die Wacht!
Steuermann, her zu uns!
Ho! He! Je! Ha!
Steuermann, her! Trink' mit uns!
Ho! He! Je! Ha!
Klipp' und Sturm' - ha!
sind vorbei, he!
Hussahe! Hallohe!
Hussahe! Steuermann! Ho!
Her, komm und trink mit uns!

[Das Meer, das sonst überall ruhig bleibt, hat sich im Umkreise des holländischen Schiffes zu heben begonnen; eine düstere, bläuliche Flamme lodert in diesem als Wachtfeuer auf. Sturmwind erhebt sich in dessen Tauen. - Die Mannschaft, von der man zuvor nichts sah, belebt sich.]

Die Mannschaft des Holländers
Johohoe! Johohoe! Hoe! Hoe! Hoe! . . . usw.
Hui-ssa!
Nach dem Land treibt der Sturm.
Hui-ssa!
In die Bucht laufet ein!
Schwarzer Hauptmann, geh ans Land!
sieben Jahre sind vorbei!
Frei' um blonden Mädchens Hand!
Blondes Mädchen, sie ihm treu'!
Lustig heut', hui!
Bräutigam! Hui!
Sturmwind heult Brautmusik
Ozean tanzt dazu!
Hui! - Horch, er pfeift!
Kapitän, bist wieder da?
Hui! - Segel auf!
Deine Braut - sag', wo sie blieb?
Hui! - Auf, in See!
Kapitän! Kapitän!
Hast kein Glück in der Lieb'!
Hahaha!
Sause, Sturmwind, heule zu!
Unsern Sgeln läßt du Ruh'!
Satan hat sie uns gefeit,
reißen nicht in Ewigkeit!
Hohoe! Nicht in Ewigkeit!
[Während des Gesanges der Holländer wird ihr Schiff von den Wogen auf und ab getragen; furchtbarer Sturmwind heult und pfeift durch die nackten Taue. Die Luft und das Meer bleiben, außer in der nächsten Umgebung des holländischen Schiffes, ruhig Schiffes, ruhig wie zuvor.]

Matrosen des Norwegers
Welcher Sang! Ist es Spuk?
Wie mich's graust!
Stimmet an - unser Lied!
Singet laut!
Steurmann, laß die Wacht!
Steurmann, her zu uns!
Ho! He! Je! Ha! . . . usw.
Singet laut! Lauter!

[Der Gesang der Mannschaft des Holländers wird in einzelnen Strophen immer stärker wiederholt; die Norweger suchen ihn mit ihrem Lied zu übertäuben; nach vergeblichen Versuchen bringt sie das Tosen des Meeres, das Sausen, Heulen und Pfeifen des unnatürlichen Sturmes sowie der immer wilder werdende Gesang der Holländer zum Schweigen. Sie ziehen sich zurück, schalgen das Kreuz und verlassen das Verdeck; die Holländer, als sie dies sehen, erheben ein gellendes Hohngelächter. Sodann herrscht mit einem Male auf ihrem Schiffe wieder die Totenstille; Luft und Meer werden in einem Augenblick wieder ruhig, wie zuvor.]


Senta kommt bewegten Schrittes aus dem Hause; ihr folgt Erik in höchster Aufregung.

Erik
Was mußt ich hören? Gott, was muß ich sehen?
Ist's Täuschung? Wahrheit? Ist es Tat?

Senta
O frage nicht! Antwort darf ich nicht geben.

Erik
Gerechter Gott! Kein Zweifel! Es ist wahr!
Welch unheilvolle Macht riß dich dahin?
Welche Gewalt verfuehrte dich so schnell,
grausam zu brechen dieses treuste Herz!
Dein Vater - ha - Den Bräut'gam bracht' er mit . . .
Wohl kenn' ich ihn mir ahnte, was geschieht!
Doch du . . . ist's möglich! - reichest deine Hand
dem Mann, der deine
Schwelle kaum betrat.

Senta
Nicht wieter! Schweig'! Ich muß! ich muß!

Erik
O des Gehorsams, blind wie deine Tat!
Den Wink des Vaters nanntest du willkommen,
mit einem Stoß vernichtest du mein Herz!

Senta
Nicht mehr! nicht mehr!
Ich darf dich nicht mehr seh'n,
nicht an dich denken - hohe Pflicht gebeut's!

Erik
Welch hohe Pflicht? Ist's höh're nich zu halten,
was du mir einst gelobtest, ewige Treue?

Senta
Wie? Ew'ge Treue hätt' ich dir gelobt?

Erik
Senta! O Senta! Leugnest du?

Willst jenes Tags dich nicht mehr entsinnen,
als du zu dir mich riefest in das Tal?
Als, dir des Hochlands Blume zu gewinnen,
mutvoll ich trug Beschwerden ohne Zahl?

Gedenkst du, wie auf steilem Felsenriffe
vom Ufer wir den Vater scheiden sah'n?
Er zog dahin auf weiß beschwingtem Schiffe,
und meinem Schutz vertraute er dich an,
ja, meinem Schutz vertraute er dich an.

Als sich dein Arm um meinen Nacken schlang,
gestandest du mir Liebe nicht aufs neu'?
Was bei der Hände Druck mich hehr durchdrang,
sag', war's nicht Versich'rung deiner Treu'?

Der Holländer hat den Auffritt belauscht; in furchtbarer Aufregung bricht er jetzt hervor.

Holländer
Verloren! Ach! verloren!
Ewig verlor'nes Heil!

Erik
Was seh' ich? Gott!

Holländer
Senta, leb' wohl!

Senta [sich im in den Weg werfend]
Halt ein, Unsel'ger!

Erik [zu Senta]
Was beginnst du?

Holländer
In See! - In See für ew'ge Zeiten!
[zu Senta]
Um deine Treue ist's getan,
um deine Treue - um mein Heil!
Leb' wohl, ich will dich nicht verderben!

Erik
Entsetzlich! Dieser Blick . . . !

Senta[wie vorher]
Halt' ein! Von dannen sollst du nimmer flieh'n!

Holländer [gibt seiner Mannschaft ein gellendes Zeichen auf einer Schiffspfeife.]
Segel auf! Anker los!
Sagt Lebewohl auf Ewigkeit dem lande!

Fort auf das Meer triebt's mich auf's neue!
Ich zweifl' an dir! Ich zweiff' an Gott!
Dahin, dahin, ist alle Treue!
Was du gelobtest, war dir Spott!

Senta
Ha! Zweifelst du an meiner Treue?
Unsel'ger, was verblendet dich?
Halt' ein! Das Bündnis nicht bereue!
Was ich gelobte, halte ich!

Erik
Was hör' ich! Gott, was muß ich sehen?
Muß ich dem Ohr, dem Auge trau'n?
Senta! Willst du zugrunde gehen?
Zu mir! Du bist in Satans Klau'n!

Holländer
Erfahre das Geschick, vor dem ich dich bewahr'!
Verdammt bin ich zum gräßlichsten der Lose;
zehnfacher Tod wär' mir erwünschte Lust!
Vom Fluch ein Weib allein mich kann erlösen,
ein Weib, das Treu' bis in den Tod mir hält.
Wohl hast du Treue mir gelobt, doch vor
dem Ewigen noch nicht; dies rettet dich!
Denn wiss', Unsel'ge, welches das Geschick,
das jene trifft, die mir die Treue brechen:
ew'ge Verdammnis ist ihr Los!
Zahllose Opfer fielen diesem Spruch durch mich!
du aber sollst gerettet sein!
Leb' wohl! Bahr' him, mein Heil, in Ewigkeit!

Erik [in furchtbarer Angst]
Zu Hilfe! Rettet, rettet sie!

Senta[in höchster Aufregung]
Wohl' kenn' ich dich! Wohl kenn' ich dein Geschick!
Ich kannte dich, als ich zuerst dich sah!

Das Ende deiner Qual ist da! - ich bin's.
durch deren Treu' dein Heil du finden sollst!

Auf Eriks Hilferufe sind Daland, Mary die Mädchen und die Matrosen herbeigeeilt.

Erik
Helft ihr! Sie ist verloren!

Daland, Mary, und Chor
Was erblick' ich!

Daland
Gott!

Holländer [zu Senta]
Du kennst mich nicht,
du ahnst nicht, wer ich bin!

Er deutet auf sein Schiff, dessen rote Segel aufgespannt sind und dessen Mannschaft in gespenstischer Regsamkeit die Abfahrt vorbereitet.

Befrag' die Meere aller Zonen, befrag'
den Seemann, der den Ozean durchstrich,
er kennt dies Schiff, das Schrecken aller Frommen:
den fliegenden Holländer nennt man mich.

Die Mannschaft des Holländers
Johohoe! Johohohoe! Hoe! Hui-ssa!
Schnell langt er am Bord seines Schiffes an, das augenblicklich unter dem Seerufe der Mannschaft abfährt. Senta sucht sich mit Gewalt von Daland und Erik loszuwinden.

Mary, Erik, Daland, und Chor
Senta! Senta! Was willst du tun?

Senta hat sich mit wütender Kraft losgerissen und erreicht ein vorstehendes Felsenriff: von da aus ruft sie dem absegeinden Holländer nach.
Senta
Preis' deinen Engel und sein Gebot!
Hier steh' ich, treu dir bis zum Tod!

Sie stürzt sich in das Meer; in demselben Augenblicke versinkt das Schiff des Holländers und verschwindet schnell in Trümmern. In weiter Ferne entsteigen dem Wasser der Holländers Ferne entsteigen dem Wasser der Holländer und Senta, beide in verklärter Gestalt; er hält sie umschlungen.

ENDE DER OPER

Р. Вагнер. Моряк-скиталец. Перевод О. Лепко (первый русский перевод либретто).

МОРЯК-СКИТАЛЕЦ

РОМАНТИЧЕСКАЯ ОПЕРА
в 3-х действиях
Перевод О. Лепко

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Даланд, норвежский мореходец.
Сента, его дочь.
Эрик, охотник.
Рулевой корабля Даланда.
Мэри, кормилица Сенты.
Голландец.
Норвежские матросы. Экипаж Моряка-скитальца. Девушки.
Действие происходит на норвежском берегу.

Моряк-скиталец. Перевод Лепко. Акт I

Опера: 
Летучий Голландец

МОРЯК-СКИТАЛЕЦ

РОМАНТИЧЕСКАЯ ОПЕРА
в 3-х действиях
Перевод О. Лепко

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Берег, покрытый скалами. Море занимает большую часть сцены. Погода мрачная. Сильная буря. Корабль Даланда бросил якорь. Матросы шумно суетятся около парусов и снастей. Даланд всходит на скалу и оглядывается на окрестную местность.

Интродукция

Матросы
(работая)
Го, го, го, го, го, го! галло-го!

Даланд
(сходя со скалы)
О, горе! нас умчало вновь
От тех заветных берегов,
Куда стремился я душой,
Где ждут меня в семье родной.
Была так близко цель от нас,
Вдруг буря разом поднялась.

Рулевой
Го, капитан!

Даланд
Ну, как дела у нас?

Рулевой
Всё хорошо.

Даланд
Но где же мы теперь?

Рулевой
В Сандвиках мы. Мне этот край знаком.

Даланд
Проклятье! Мой домик виден был вдали...
Я так спешил обнять дитя родное
Но сатана умчал нас от земли.
Строить надежды на ветре безумно,
Также как ждать сострадания ада.

(Идя на палубу)
Гроза прошла. Как блещет путь!
(На палубе)
Я знал, что скоро всё пройдёт.
Ребята! время отдохнуть
Вам от трудов и от забот.

(Матросы сходят вниз)
Эй, рулевой! ты примешь вахту за меня,
(Идя в каюту)
Ещё на страже надо быть.

Рулевой
О, капитан, не бойтесь – не засну.
Даланд исчезает в каюте. Рулевой один на мостике. Буря утихла, лишь изредка налетает порывистый ветер но вдали в море видны ещё большие волны. Рулевой снова делает обход, а затем садится за руль. Он позёвывает, вскакивая по временам, что бы не погрузиться в одолевающий его сон.

Рулевой
(делая движения, отгоняющие сон)
Я лечу на крыльях ветра,
Ангел милый мой, к тебе.
Скоро ты увидишь друга,
Благодарного судьбе.
Играйте, волны, подо мной,
Неситесь, шумные, быстрей,
На берег, сердцу дорогой,
К красавице моей!

Нарастает волна и разбивается о корабль. Рулевой в испуге вскакивает и осматривается –не случилось ли чего, но, убедившись, что всё благополучно, опять начинает петь, позёвывая.
Я лечу из далёких южных стран,
Разлукою томим.
Прямо к ней, через бурный океан,
С подарком дорогим:
Везу жемчужный поясок
Тебе, о, милая моя!..
Не засыпай же, ветерок!
Свиданья с нею жажду я.

Он старается побороть усталость и наконец засыпает.
Буря снова усиливается. Вокруг темнеет. Вдали показывается корабль Моряка-скитальца
под багрово-красными парусами, с чёрными мачтами. Он причаливает к берегу
со стороны, противоположной той, к которой причалил корабль Даланда, и
с шумом бросает якорь. Рулевой внезапно просыпается и взглядывает на руль
убедившись, что всё исправно, опять засыпает. На прибывшем корабле Голландца
люди без малейшего шума занимаются подбором снастей.

А р и я
Голландец
(весь в чёрном, выходит на берег)
Окончен срок.
Семь долгих лет в морях скитаюсь я.
Но что же здесь мне даст судьба моя?
О, гордый океан!
Быть может, вновь я брошусь в эти волны...
Нигде нет счастья, нигде отрады нет.
Опять помчусь навстречу бурям,
Дум печальных полный.
Вам, о, волны, вечный мой привет,
Когда стремитесь вы вперёд.

В морях, отверженец земли,
Отважно смерти я искал,
Но час мой смертный был далёк.
Когда вставал сердитый вал
В местах, где тонут корабли,
И там погибнуть я не мог.
Я в бой с пиратами стремился,
Мечтая пасть под их мечём
Я дерзко силой им хвалился –
Пираты шли своим путём.
А я сразиться был не прочь
Хоть с сатаной в глухую ночь.
В морях, отверженец земли,
Отважно смерти я искал,
Но смертный час мой был далёк.
Увы! погибнуть я не мог
И там, где гибли корабли.
Где ж смерть моя? приди за мной!..
Иль проклят я моей судьбой?

О, для чего ты, ангел мой хранитель,
Так много счастья в жизни мне сулил?
И для чего, бесплотный небожитель,
Ты надо мной так подшутил?
Мечтать о счастьи я забыл давно.
Мне век быть одиноким суждено.

Зачем в груди не дремлют силы,
Не гаснет в них огонь святой?
Зачем холодный мрак могилы
Не воцарится надо мной?
А ночь настанет в день суда,
Когда архангел затрубит
И громом мёртвых воскресит,
И мир исчезнет навсегда.
А Бог с нагорной высоты
Сойдёт и скажет: “сгинь и ты!”
Кончай же путь свой шар земной,
Чтоб смерть явилась и за мной!

Хор матросов
(на корабле)
И нас пускай возьмёт с собой!

Сцена, дуэт и хор
Даланд
(Выходит на палубу. Заметив чужой корабль, кричит рулевому)
Эй, рулевой!

Рулевой
(ещё не вполне проснувшись)
Я здесь... стою...
Не засыпай же, ветерок! я жажду...

Даланд
Не видишь ты, неутомимый бурш,
Чужой корабль! ты верно там уснул?

Рулевой
(Быстро вскакивая)
Ах, черт возьми, простите, капитан.
(Кричит в рупор)
Кто там?
Эхо повторяет вопрос
Кто там?
Длинная пауза и опять эхо.

Даланд
Они ленивы так же, как и мы.

Рулевой
Эй! кто вы? Отвечайте!

Даланд
Оставь, гляди, должно быть, капитан.
Моряк! Кто же ты? Откуда?

Голландец
(после некоторой паузы)
Я издалёка,
Скиталец одинокий.
Хотел бы здесь пристать.

Даланд
Гостеприимство нам не чуждо, не бойся!
Но кто же ты?

Голландец
Я голландец.

Даланд
Рад гостям...
Так и тебя примчало к этим диким берегам?
И наш корабль сюда ведь бури занесли.
Как близко был я от семьи!
Я видел домик мой так ясно...
Но ты откуда? не пострадало ль судно?

Голландец
Корабль мой цел вынослив он и крепок.
Гонимый ветром непогоды,
Ношусь я много лет,
И силы грозные природы
Меня щадят от всяких бед.
Но там, где мой корабль носился
И где бывал я по пути,
Я всё искал отчизны милой
И всё не мог её найти.
Дай отдохнуть в убежище твоём,
Не будешь ты, поверь, жалеть о том:
Богатствами полна моя каюта,
А я прошу участья да приюта...
Я всё отдам за добрый твой приём.

Даланд
(про себя)
Как всё чудно! поверить даже трудно.

(Голландцу)
Да, вижу я, горька судьба твоя.
Что ж, чем богат я, тем и рад. Пойдём.
Но, дорогой мой, чем, скажи мне, нагружен корабль?
По знаку Голландца два матроса приносят сундук.

Голландец
Сейчас тебе мой клад я покажу:
Там перлы, яхонт, изумруд, алмаз...
Смотри и сам их оцени.
Бери же всё, что видишь.

Даланд
(с удивлением рассматривая содержимое сундука)
Что за роскошь! Кто ж так богат,
Чтоб мог купить всё это?

Голландец
Не деньги мне нужны за них:
Я их сулю тебе за мой ночлег
Но это всё – лишь часть ничтожная того,
Что ты найдёшь на корабле.
Что в перлах мне без крова, без семьи родной!
И без отчизны дорогой!
Я всё тебе, тебе отдам,
Когда найду в твоей семье свой отчий дом.

Даланд
О, что я слышу!

Голландец
Ты отец семейства?

Даланд
Есть дочь, одна всего.

Голландец
Выдай за меня!

Даланд
Он мне сказал: “выдай дочь за меня!”
Какое неожиданное счастье!
Так и сказал, не ослышался я,
Да не одумался бы он –
Не надо свадьбой медлить...
Мой Бог! уж не сон ли всё это?
Иль нашёл я его в добрый час?
Нет, нет! его мы не упустим.
Как я доволен, как счастлив я теперь!

Голландец
Нет ни семьи у меня, ни друзей
Нет у меня и отчизны.
С детства не видал я счастья
И жаждал одной лишь могилы.
Без радости жизни семейной
В довольстве плохое житьё.
За искру живого участья
Отдам я богатство моё.

Даланд
Ах, скоро, скоро ты увидишь Сенту,
А что за перл она, поймёшь ты сам:
Со мной она и радости и горе,
Как друг, делила с детства пополам.

Голландец
Дай Бог ей так любить отца до гроба!
Я вижу в том залог любви другой.

Даланд
Вы насладитесь полным счастьем,
И ты воскреснешь вновь с такой женой.

Голландец
И ты сулишь...

Даланд
Её тебе отдать.
Тебя мне жаль, ты так страдал, собрат,
И полюбил тебя я, как родного.
Не будь ты так богат,
То и тогда, мой добрый зять,
Не взял бы я другого.

Голландец
А что, твой дом ещё далёк?

Даланд
О, нет, подул бы только ветерок,
А там, поверь, мы живо доплывём.

Голландец
(Про себя)
Всё это кажется мне сладким сном.
Ужель дождусь я искупленья
И первой радости земной,
И после мук, борьбы, томленья
Засветит счастье надо мной?

Голландец
Ужели я, скиталец вечный,
Нашёл заветный идеал?
Ах, сколько раз в тоске сердечной
О нём я тайно помышлял...
Да, счастье близко и возможно,
Но всё туманно впереди,
А сердце бьётся так тревожно,
Так разрывается в груди,
Как будто новую печаль
Сулит оно, провидя вдаль.

Даланд
Хвала богам! повеял ветер южный.
Мне счастье повезло
Теперь принять мне меры нужно,
Чтоб это счастье не ушло.
Богач отдался в руки наши,
Пригреть такого я готов.
Не я один, ведь все папаши
Для дочек ловят женихов.

Буря утихла. Ветер переменился.

Рулевой
(у борта)
Южный ветер!

Матросы
(снимаясь с якоря)
Галло-го!

Даланд
Неси нас южный ветерок!

Матросы
Галло-го, го-го-го!

Даланд
Сегодня счастье нам с тобой
Подуло южным ветерком...
Сейчас мы с якоря долой –
И к цели поплывём.

Голландец
Ступай ты прежде, мы часик отдохнём,
А там и в путь. Корабль мой скороход
Причалишь ты, а он и подойдёт.

Матросы
Галло-го! го, го, го! и пр.

Даланд
Что ж, в добрый час!

Голландец
Не ждал такого дня...
Я догоню, не бойся за меня.

Даланд
Итак, прощай! Тебя я буду ждать.
Прощай! Спеши же Сенту увидать.

Голландец
О, да!

Даланд
(отправляясь на свой корабль)
Эй, распустите паруса!

Матросы
Галло-го, галло-го!
Даланд делает знак к отплытию.
Живее по местам!

Матросы
(весело отчаливая)
И в грозу и в бури
Плыли мы к родным берегам.
Ура! Скоро свидимся мы с ней,
С милой девушкой моей.
Ура! ах, не видаться б нам, дружок,
Когда б не южный ветерок.
Не засыпай же, ветер мой,
Неси скорей нас в край родной!
Го, го, го! галло-го!
Голландец уходит на свой корабль.

Моряк-скиталец. Перевод Лепко. Акт II

Опера: 
Летучий Голландец

МОРЯК-СКИТАЛЕЦ
РОМАНТИЧЕСКАЯ ОПЕРА
в 3-х действиях
Перевод О. Лепко

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Сента, Мэри, девушки, Эрик.
Большая комната в доме Даланда. По стенам развешаны инструменты и морские карты. В глубине картина, изображающая бледного человека с чёрной бородой, в чёрном одеянии. Мэри и молодые девушки прядут против камина. Сента в кресле, скрестив руки, задумчиво созерцает портрет.

Хор девушек
Ну, живей работай, прялка!
Колесо, кружись, гуди,
Много-много тонких нитей
Нам на радость напряди!..
Несётся милый по волнам,
О ней мечтая под шумок,
Ходи же, прялка, веселей!..
Играй, попутный ветерок,
Неси его в объятья к ней!
Прясть, прясть все старайся!
Гул, звон раздавайся!

Мэри
Прядите, надо вам трудиться,
Чтоб женихам-то полюбиться.

Девушки
Молчи же ты,
Пока мы песнь свою не спели до конца!

Мэри
Так что ж, и пойте до конца.

Сента
Пойте же дальше. Что ж молчать!

Девушки
Ну, живей работай, прялка!
Колесо, кружись, гуди!
Мой милый по морю плывёт
И перлы той из нас везёт, –
Ах, прялка, прялочка душа, –
Чья нитка будет хороша.

Мэри (Сенте)
Ты – злая дочь, кой-как прядёшь,
А тоже, чай, награды ждёшь?

Девушки
Чего ей ждать из-за морей?
Её сокровище при ней:
Он каждый раз, что ни придёт,
Ей много дичи нанесёт.
Ха-ха, ха-ха, ха, ха-ха!
Сента напевает про себя мотив баллады.

Мэри
Смотрите, вся ушла в портрет. (К Сенте)
Ты, этим образом любуясь,
Забыла, кажется, весь свет.

Сента
(не меняя положения)
Не ты ль мне пела про скитальца,
Как смерти от искал, бедняк,
И как страдал?

Мэри
Ну, Бог с тобой!

Девушки
Вот как! Кто он такой?
Она вздыхает всё по нём.

Мэри
Моряк ей голову вскружил.

Девушки
Картину вы вините в том.

Мэри
Кто знал, что ей он станет мил?
Ну, Сента, полно, отвернись!

Девушки
Ей не до нас. У ней в уме моряк...
О, го, го, го, го, вот как!
Что, если б Эрик знал?
Стрелки – лихой народ,
Он верно б расстрелял
Портретик тот.
Молчать мы все должны,
Иль снять картину со стены.
Общий смех.

Сента
Опять? О, как вы надоели!
Я рассержусь ведь в самом деле.
(Девушки с особенным усердием принимаются за прежнюю песню и шумно вертят прялки, что б отнять у Сенты возможность продолжать свою речь).

Девушки
Ну, живей работай, прялка!
Колесо, кружись, гуди!..

Сента
Ах, да когда ж вы замолчите?
“Кружись, гуди...” Ну что за хор!
Одно и то же все твердите,
Пора бы бросить этот вздор.

Девушки
Ну, пой сама.

Сента
Пусть нам в отраду
Мэри споёт свою балладу.

Мэри
Уволь, нет, нет, уж извини!
Зачем тревожить моряка?

Сента
Но пела ж ты в былые дни?

Мэри
Не буду петь, я зареклась...

Сента
Так я сама спою сейчас
Про бесприютного скитальца.
Вас тронет всех судьба страдальца.

Девушки
Пой, Сента, пой!

Сента
Так бросьте прясть!

Девушки
Оставим прясть!

Мэри
(с презрением)
Я потружусь.
Девушки оставляют свою пряжу и окружают Сенту. Мэри остаётся прясть у камина.

Сента
О-о-о, о-о, о-о-о, ох-о
Б а л л а д а
I
Видали ль вы корабль в морях?
Черна, как уголь, мачта в нём,
При ярко-красных парусах,
А сам владелец за рулём.
Волна ревёт – о-о-ох-о-о!
Скиталец без цели всё мчится вперёд и вперёд,
Чуждый веселью, вечно гонимый грозной судьбою.
Он, бесприютный, счастье найдёт лишь с верной женою.
Если ты, небо, слышишь молитвы –
Счастье скитальцу в верной жене, Боже, пошли.
При последних словах Сента поворачивается к портрету. Девушки удваивают внимание. Мэри перестаёт прясть.

II
В грозу, с надеждой на успех,
Он вздумал к мысу приставать,
Но в гневе проклял всё и всех
И клятву дал не отступать.
О-о-ох, а бес был там, о-о-ох!
Го-го-ге! Проклят будь ты сам.
Удручённый проклятьем, с тех пор он плывёт да плывёт.
В трудный час жизни ангела шлёт ему провиденье
И возвещает, что на земле найдёт он спасенье.
Боже ты мой!
Дай за муки страдальцу
Счастье и радость с верной до гроба женой.
Девушки тем временем подпевают. Сента всё больше и больше воодушевляется.

III
И вот через каждые семь лет
Жену себе он ищет вновь,
Но верной женщины всё нет.
И он бежит от берегов.
О-о-о! под паруса! го, го, го, Ге! вперёд, вперёд!
О-о-о-ох! Без любви, без надежды на счастье плывёт да плывёт.

(Сента, видимо, волнуется. После некоторой паузы девушки поют).

Девушки
Где подругу сыщет скиталец бедный, безродный?
Ангел небесный! будь ты ему звездой путеводной!

Сента
(вскакивает в экстазе)
О, возвести страдальцу, провиденье,
Что он во мне найдёт спасенье!
(Девушки в испуге поднимаются со своих мест).

Девушки
О, Боже! Сента! Сента!
Эрик в дверях слышит восклицание девушек.

Эрик
Сента! ты меня погубишь!

Девушки
Эрик, скорей! Что это с нею?

Мэри
От ужаса я холодею.
Картину снять сейчас долой!
Скоро приедет родитель твой.

Эрик
Да он уж здесь.
Сента, находившаяся до сих пор вне окружающего, при слове “здесь”, как пробужденная от сна, внезапно и радостно вскрикивает.

Сента
Приехал мой отец?

Эрик
Я видел сам его корабль.

Девушки
Приехал он! приехал он!

Мэри
Ну вот, очнулась наконец.
Пора прийти в себя давно.

Девушки
Приехал он! приехал он!
Очнулась Сента наконец.
Пора прийти в себя давно.
Идём встречать, идём встречать!

Мэри
Куда? какая блажь опять?
Вас любопытство одолело?

Девушки
Ах, расспросить бы я хотела...

Мэри
А в погреб, в кухню кто пойдёт?

Девушки
Взглянуть бы только на народ...

Мэри
За дело взяться вам не худо!

Девушки (про себя)
О милом что-нибудь узнать...

Мэри
Накроем стол... Куда бежать?

Девушки
А всё ж мы удерём отсюда,
Лишь кончим стол ей накрывать,
Тогда уж нас не удержать.
После небольшой паузы девушки разбегаются. Мэри бежит за ними. Сента также спешит выйти, но Эрик её удерживает.

Д у э т Э р и к и С е н т а

Эрик
Стой, Сента, стой! я здесь, а ты бежишь!..
Дай муки сердца облегчить,
Иль разом ты убей меня.

Сента
О, что с тобой?

Эрик
Меня томит предчувствие одно:
Отец твой здесь, он план исполнит свой,
Да, он исполнит то, чего желает...

Сента
Но что за план?
Эрик
Избрать тебе супруга
Тебя люблю я, Сента, страстно,
Но я бедняк, стрелок простой,
И твой отец благословенья
Не даст на наш союз святой.
Ах, не снесу отказа я!
Спасёшь ли ты тогда меня?

Сента
Но, Эрик, не теперь...
Я побегу скорей к отцу навстречу,
Не то сердиться будет он, поверь,
Потом, потом на всё тебе отвечу.

Эрик
Ты от меня...

Сента
Спешу, прости!

Эрик
Как от огня...

Сента
Пусти, пусти!

Эрик
Меня, казалось, ты любила,
Но так терзать нельзя, любя,
Иль страсть твоя ко мне остыла?
Ответь же мне, молю тебя.
Ах, не снесу измены я!
Мне пыткой станет жизнь моя.

Сента
Кто возбудил в тебе сомненья
И недоверие ко мне?
Всё это – плод воображенья.
Давно ль ты счастлив был вполне?

Эрик
Отец твой любит денежки одне,
Но о тебе что думать, – я не знаю.
Будь искренна со мной, я умоляю!..
О, не терзай ты сердца мне!

Сента
Что с ним?

Эрик
Всё ту картину я виню.

Сента
Но в чём?

Эрик
По целым дням с неё не сводишь глаз.

Сента
Что ж делать мне? Так сильно впечатленье,

Эрик
А в той балладе, что пела ты...

Сента
Я, как дитя, пою, что мне придётся.
Скажи, как может страх рождать портрет?

Эрик
Ты так бледна... О, как мне не страшиться!

Сента
Я сожалею всей душой страдальца...

Эрик
Но, Сента, разве не страдалец я?

Сента
Нет, замолчи! Он покоя не знал...
Его судьбу с твоей равнять нельзя.
(Подводит Эрика к картине и указывает на моряка)
Поймёшь ли ты его печаль,
С какой он на меня глядит?
Он всем чужой. О, как его мне жаль!
О нём душа моя болит.

Эрик
О, горе! Я вспомнил зловещий сон:
Ты берегись злых козней сатаны.

Сента
Что страшит тебя?

Эрик
Сента! Тебя мне жаль.
Вот сон мой, ты выслушай его:
Сента усталая садится в кресло. При начале рассказа Эрика она кажется погруженной в магнетический сон, и всё, что он ей рассказывает, она как будто видит во сне. Эрик стоит возле неё, опершись на её кресло.
Лежал я на скале высокой,
Любуясь бурною волной.
Она вставала и кружилась
И разбивалась подо мной...
Вдруг – вижу я, корабль громадный...
Оттуда быстро челн отплыл.
Сидело в нём, я помню, двое.
Один из них отец твой был.

Сента
(с закрытыми глазами)
Другой кто?

Эрик
Я скажу потом.
Весь в чёрном он и бел лицом.

Сента
И грусть в глазах?

Эрик
(указывает на портрет)
Вот это он!

Сента
А я?..

Эрик
Престранный сон!
Ты к ним с восторгом побежала
И, встретив их у двери в сени,
Ты незнакомцу в ноги пала
И обняла его колени.

Сента
А он меня...

Эрик
Прижал к груди,
А ты за шею обняла
И замерла, прильнув к устам.

Сента
(с грустным видом)
Потом?

Эрик
(взглянув на Сенту с изумлением и состраданием)
Неслись вы по волнам.

Сента
(как бы проснувшись, с сильным возбуждением)
Иду! он ждёт меня давно.
Его спасти мне суждено.

Эрик
Мне страшно. О, небеса!
Она умрёт! Мой сон сбылся.
После порыва экстаза Сента впадает в тихую задумчивость.

Сента
(устремив глаза на портрет)
Боже ты мой!
Дай за муки страдальцу
Счастье и радость
С верной до гроба женой!

Отворяется дверь, и Голландец с Даландом входят. Сента, мгновенно вскрикивая, переносит взгляд с картины на Голландца и застывает в этом положении.

С ц е н а , а р и я , д у э т , т р и о.

Сента, Даланд, Голландец. Голландец приближается к Сенте, также не сводя с неё глаз. Даланд останавливается в дверях в ожидании, что его дочь бросится к нему навстречу.

Даланд
(постепенно приближаясь к Сенте)
Вот и мы. Здорово, дорогая!
Ну, поцелуйся ж ты с отцом!..
Да что ж молчишь ты, как немая?
Ну, признаюсь, какой приём!

Сента
(схватывая отца за руку)
Ах, не сердись, но кто такой
Тот незнакомец?

Даланд
Гость он мой.

А р и я Д а л а н д а

Поздравь его, скажи приветливое слово,
Он также как и я, питомец бурь и гроз...
Где только не был он! Ему ничто не ново.
А сколько перлов он из разных стран привёз!
Нигде скитальца не пригрели:
Всю жизнь в борьбе с лихой судьбой,
Он бесприютен с колыбели.
Пусть отдохнёт он здесь душой.
(Голландцу)
Что, по душе ль вам наша Сента?
Я как отец пристрастен к ней.
Скажите мне без комплимента –
По мне нигде нет равных ей.

Голландец сочувственно наклоняет голову.

Даланд (Сенте)
Дай руку моряку с своей улыбкой ясной
И называй его отныне женихом.
И, если ты с отцом вполне согласна,
То завтра б я хотел вас видеть под венцом.

Сента вздрагивает, но остаётся спокойной.
Даланд
(берёт украшения и показывает их дочери)
Вот погляди, какая лента,
Какой браслет, какой кушак!
Всё, всё твоё, дружочек Сента,
Как только вступишь ты с ним в брак.
(Сента, не обращая внимания на слова отца, не сводит глаз с моряка, а он с неё).

Эх, все молчат!.. ни слова ни о чём...
Уйду, оставлю их вдвоём.
(Взглянув многозначительно на Голландца и Сенту, обращается к Сенте)
Он малый умный, добрый, честный,
И ты пленить его должна.

(Голландцу)
Я ухожу. Она прелестна,
Как дочь, как друг и как жена.
Даланд медленно удаляется, смотря приветливо на обоих. Голландец и Сента остаются одни и некоторое время молчат не двигаясь.

Д у э т
С е н т а и Г о л л а н д е ц

Голландец
Как дивный сон времён давно минувших,
Вновь светлый ангел предо мною.
Вот он, тот чудный лик, давно желанный,
Мне близкий, памятный, живой!
Была пора, когда в томленьи страстном
Повсюду я искал любви святой.
Я льстил себя надеждою напрасной
И жил, увы, несбыточной мечтой.
Тот страстный жар мечты моей мятежной
Мне не давал любви глубокой, нежной
Но светлый ангел здесь предо мной,
Спасёт меня любовью он святой.

Сента
Но что со мной? Во сне, иль на яву я?
Нет я не грежу... это он!
Душа моя носилась над землёю
И пробудилась лишь теперь.
Он предо мной... черты давно знакомы.
О, сколько в них печали вижу я!
Ужель меня обманет голос сердца?
Друг мой, давно, давно люблю тебя,
Давно душа моя полна страданий.
О, как унять их? как назвать желанья?
Спасенья ищешь ты в любви,
И я спасу тебя, несчастный.

Голландец
(приблизившись к Сенте)
Покорна ль ты отцовской воле?
Согласна ль ты быть мне женой?
Отдаться мне всем сердцем и душою,
Быть верной мне подругой навсегда?
Дать мир душе, не знавшей век покоя?
В твоей любви одно спасенье мне.

Сента
Кто б ни был ты, всю жизнь твои страданья
Делить с тобой хочу я как жена.
Исполню я отцовское желанье
И буду я всегда тебе верна.

Голландец
Согласна ты делить мои мученья,
Всю жизнь не знать покоя ни на миг?

Сента
(про себя)
В тяжёлом горе страсть нам даст забвенье.

Голландец
О, что за звук! Он в сердце мне проник.
Ты ангел неба!.. Как отрадно сердцу!
Как много чудных сил в душе твоей!
О, если мне дарит Господь спасенье,
Молю тебя: будь ты моей!

Сента
(про себя)
Если тебе дарит Господь спасенье,
То вечно я твоя... твоя!

Голландец
Но если нас судьба навеки
Для мук и бед соединит,
То жертва эта грозной силой
Тебя, быть может, устрашит?
На век погибнет юность сердца,
Увянет красота твоя.
Ты твёрдо ль веришь, друг мой Сента,
Что нет конца любви твоей,
Что не разлюбишь ты меня?

Сента
О, да! любовь моя – до гроба.
Молю тебя, не унывай!
Мне не страшна судьба страданий,
Я пойду навстречу ей.
Душа моя полна восторга!
Да, я твоя, навек твоя!
Клянусь тебе всем счастьем жизни,
Что буду я верна.

Голландец
(с увлечением)
Мой друг, какой святой отрадой
Ты наполняешь сердце мне!
Ты мой покой, ты жизнь, ты мне награда,
Все козни ада в стороне.
Погасни ж ты, звезда ненастья!
Мне луч надежды блещет вновь.
Пошли ей Бог со мною счастье
И укрепи её любовь!

Сента
Мне говорит мой голос тайный,
Что буду я его женой.
Он здесь нашёл приют случайный,
Здесь отдохнёт он всей душой.
Я вся полна чудесной силы,
Во мне горит огонь святой.
Создатель! дай, чтоб до могилы
Любовь моя была сильна!
Даланд входит опять.

Даланд
(к Голландцу)
Мой друг, матросам праздник – в порт вошли,
Теперь пирушка там уж началась.
Украсить праздник вестью мы б могли
О вашей свадьбе. Пусть поздравят вас.
Успели ль вы друг другу всё сказать?
Сента, дитя, можешь ты слово дать?

Сента
(протягивая руку Голландцу)
Вот вам рука моя!
Любить всем сердцем буду я.

Голландец
Она моя, о, как я рад!
Знать, не всегда силён и ад.

Даланд
(благословляя их)
Друзья, желаю счастья вам.
Пойдём же к нашим морякам.
Уходят.

Моряк-скиталец. Перевод Лепко. Акт III

Опера: 
Летучий Голландец

МОРЯК-СКИТАЛЕЦ
РОМАНТИЧЕСКАЯ ОПЕРА
в 3-х действиях
Перевод О. Лепко

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
С ц е н а и х о р.
Р у л е в о й, м а т р о с ы, д е в у ш к и, н а р о д.

Морская бухта со скалистым берегом. На авансцене дом Даланда, а на заднем плане, почти борт-о-борт, корабли – норвежский и голландский. Светлая ночь. Судно Даланда освещено. Матросы весело толпятся на палубе. На корабле Голландца мрак и тишина.

Норвежские матросы (пьют)
Рулевой! с вахты вниз!
Рулевой, к нам сюда!
Го-го-ге-го!
Паруса долой! якорь брось!
Дождались мы светлого денька,
И подружки ждут его давно.
Веселись же, сердце моряка!
Братцы, разливай по чарочкам вино!
Гусса-сеа-ге, гол-ло-го-го!
Буря нам нипочём – гей!
Гусса-сеа-ге, гол-ло-ло-ге!
Мы плывём напролом.
Гусса-ге, рулевой!
Выпьем, брат, с тобой!

На палубе танцуют. Приходят девушки с полными корзинами
съестных припасов и вин.

Девушки
Что это там пустились в пляс?..
Уйдём назад, им не до нас.
Направляются к голландскому кораблю.

Матросы
Стой, девки, стой! Куда?

Девушки
(показывая корзинки)
Вот не угодно ль, господа?..
Сперва пойдём к соседям вашим,
Куда ж вам это всё одним!

Рулевой
Сюда, сюда! мы хоть и пляшем,
Но пить и есть, признаться мы хотим.

Матросы
Вернитесь к нам, там всё мертво,
Темно, не слышно никого.

Девушки
(окликивают голландский корабль)
Эй, моряки! У вас темно!
Зажечь огни пора давно.

Матросы
Ха, ха, ха! вот так спят мертвецким сном!

Девушки
Эй, моряки! мы вас зовём...

Матросы
Ха, ха! и вправду, живы ль там?
Зачем же пища мертвецам?

Девушки
(обращаясь опять к голландскому кораблю)
Здесь тихо и мрачно, хоть выколи глаз.
Вставайте, ленивцы! ведь праздник и вас!

Матросы
У них богатая казна...
Там клад свой каждый сторожит.

Девушки
Добрые люди! хотите вина?
Может, с дороги вас жажда томит?

Матросы
Им не до нас в кромешной тьме:
У них лишь перлы на уме.

Девушки
Жемчужин немало и в нашем краю,
И каждый из вас отыщет свою.

Матросы
Там всё старьё – им под сто лет,
А их подруг в живых уж нет.

Девушки
(усиливая оклик)
Матросы! да полно вам спать!
Мы с вами хотим пировать.
Продолжительное молчание.

Девушки
(боязливо)
Уйдёмте ж мы от мертвецов!..
Не надо их земных даров.

Матросы
(с иронией)
По слухам скиталец-моряк вам знаком,
Теперь познакомьтесь с его кораблём.

Девушки
Зачем же мы зовём людей
Из царства мрака и теней?

Матросы
Он по морю носится много веков,
В борьбе закаляя сердца моряков.

Девушки
Ни до питья, ни до еды,
Ни до чего им нет нужды.

Матросы
Посылки иль письма у вас к старикам?
Свои порученья отдайте вы нам.

Девушки
“Там всё старьё – им под сто лет,
А их подруг в живых уж нет”.

Матросы
Голландец, голландец! скорее проснись
И удаль свою покажи, развернись!

Девушки
(боязливо удаляясь от голландского корабля)
Не слышно им, как мы зовём...
Ах, страшно тут!.. уйдём, уйдём!

Матросы
Идите к нам! что вам до них?
Потешьте лучше вы живых.

Девушки
(передавая матросам корзины)
Вот вам, примите, господа.

Рулевой
Что ж не войдёте вы сюда?

Девушки
Нет, мы домой, нас будут ждать.
Мы скоро к вам придём опять.
Кто хочет пей, кто хочет пой,
Но не тревожьте их покой
(Указывая на голландский корабль)
Уходят

Матросы
(открывая корзинки и вынимая их содержимое)
Ура! ай да сударки!
Спасибо, друг-сосед!
Ну, братцы, пей, берите чарки!
Соседу много лет!
Сосед! взгляни на нас из тьмы.
Эй, подымись, да пей, как мы!

С этого момента начинается движение на корабле голландца.

Эй, поднимись, да пей, как мы!
(Чокаются, пьют и кричат ура)

Гусса-ге!
Рулевой, с вахты вниз!
Рулевой, к нам сюда!
Паруса долой! якорь брось!
В зной, томясь, на корабле своём,
Терпим мы нужду порой во всём.
А теперь ешь, пей, гуляй,
И вина – хоть отбавляй!
Пусть гремит гром,
Ветер свистит, –
Мы под свист пьём.
Гусса-ге и проч.

Море начинает волноваться вокруг голландского корабля. Над палубой в воздухе появляется синеватый огонёк. При свете замелькали невидимые до сих пор cущества.

Хор голландских матросов
Го-го-ге! го-го-гой!
Гусса!
Мы пришли к берегам –
Гус-са!
Гус-са!
Выходить надо нам.
Вот прошло семь долгих лет,
Капитан пошёл опять
Поглядеть на белый свет
И жену себе искать.
Где жених наш? Гей!
Встал океан,
Шторм подымается,
Волны запрыгали,
Песни поют: капитан!
Ты к нам опять? гей!
В путь поскорей!
Где ж она, твоя жена?
Поплывём! капитан, капитан!
Ускользнула любовь... ха, ха, ха!
Ветер стонет, вал встаёт,
Парус бьётся, как живой,
Но его не разорвёт –
Прочно соткан сатаной.
Во время этого пения волны качают голландский корабль. Поднимается буря. Между снастями грозно гудит ветер, тогда как вокруг норвежского корабля всё тихо и спокойно. Матросы Даланда внимают этому хору сначала с изумлением, а потом с ужасом.

Матросы норвежские
Что за гул! что за песнь! жутко нам!
Дай своей перебьём этот гам!
Рулевой! с вахты вниз! и проч.

Голландцы
Рулевой!
С вахты вниз!
Рулевой!
Громче пой! – гой!
Ветер гонит нас от берегов...
Ветер стонет, вал встаёт и проч.
Пение голландцев усиливается. Норвежцы стараются заглушить его, но это им не удаётся: пение, шум волн и гул ветра заглушают их окончательно. Они в ужасе прячутся в каюты. Заметив это, голландские матросы, голландские матросы разражаются страшным хохотом, после чего наступает мёртвая тишина.

Д у э т, т р и о, ф и н а л.
Э р и к, С е н т а, Г о л л а н д е ц, Д а л а
н д, м а т р о с ы, д е в у ш к и, М э р и.

Сента, задумавшись, выходит из дому, к ней следует Эрик в страшном волнении.

Эрик
О, что я слышал, что я видел сейчас!
Скажи мне, правда ль всё это?

Сента
Что за вопрос! ты на него не жди ответа.

Эрик
О, Боже мой! сомнений больше нет.
Скажи мне, кто твой разум оковал
И на душе оставил след?
Кто развратил тебя, – мой идеал?
Отец твой? Да, он мне давно знаком,
Он жениха привёз. Я угадал?
Но ты... возможно ль?.. сердце отдала
Тому, кого не знаешь ты совсем!

Сента
Довольно!.. Я должна!.. Должна!..

Эрик
О, как послушна ты! отец велел,
И ты исполнила святую волю –
Своей рукой разбила сердце мне.

Сента
Оставь меня! расстаться мы должны
И позабыть всё... Я дала обет...

Эрик
Что за обет? Не мне ль дала ты слово –
Любить меня до гроба?

Сента
Как! Я давала слово век любить?

Эрик
Сента! Сента! вспомни всё!
К а в а т и н а
О, вспомни ты день первого свиданья,
Когда со мной в лесу гуляла ты,
И чудный миг сердечного признанья,
И поцелуй, и сладкие мечты.
Отъезд отца припомни, дорогая,
Ту лунную таинственную ночь,
Когда в слезах, тебя благословляя,
Он мне сказал: “Тебе вверяю дочь!”
Обняв меня, в любви клялась ты вновь,
И клятве той всем сердцем верил я
О! это был обман, игра в любовь
Зачем сказала ты: “на век твоя!”

Голландец, незаметно присутствовавший при этом разговоре,
выступает вперёд.

Голландец
О, Боже! всё погибло. Нет мне спасенья.

Эрик
(отступает в ужасе)
Что вижу! ах!

Голландец
Сента, прощай!

Сента
(бросаясь к Голландцу)
Постой, несчастный!

Эрик (Сенте)
Что с тобой?

Голландец (Сенте)
Нет, нет, прощай! опять скитаться веки!
Не верю я твоей любви,
Моё спасенье не в тебе.
Прощай! тебя не погублю я.

Эрик
Как страшен взгляд его!

Сента
Постой, не уходи, останься здесь!
(Голландец даёт своему экипажу сигнальный свисток)

Голландец
Паруса! якорь прочь!
Вы навсегда проститесь с этим краем.

Голландец
Прощай! нам разная дорога:
Мне верен был лишь океан.
Не верю я в тебя и в Бога!..
Любовь и верность – всё обман.

Сента
Ах, чем тебя я напугала?
Скажи, что делать я должна?
Тебе я верность обещала
И буду век тебе верна.

Эрик
Он, наш злодей, её не любит.
Мы уберечь от зла её должны.
Сента! он тебя погубит...
Оставь его в когтях у сатаны.

Голландец
Туда! туда!
И навсегда!

(Сенте)
Ужели не страшит тебя судьба моя?
Я проклят был на вечные мытарства.
Всю жизнь страдал и смерти жаждал я.
Меня спасти от этой страшной пытки
Подруга верная должна.
А ты, ты легкомысленна, как все...
Ты мне не можешь быть верна.
Проклятия судьбы тебе со мной не избежать,
От всяких бед тебя спасти хочу я.
Страданья – вечный мой удел
И тех несчастных жён, что изменяли мне.
Ты ж, Сента, будешь спасена.
Прощай, прощай, мечта моя!

Эрик в испуге сзывает людей с корабля и из дому.
Эрик
Спасите! к нам, сюда скорей!

Сента
(удерживая Голландца)
Ах, знала я, друг мой, судьбу твою
В те дни, когда ты нас ещё не знал.
Конец твоим страданьям здесь.
О, поверь, что во мне спасенье ты найдёшь.
На зов Эрика прибегают Даланд, Мэри, девушки и матросы.

Эрик
Спасите! она погибла!

Даланд, Мэри, хор
Что я вижу!

Голландец
Нет, и теперь не знаешь ты, кто я...

Он указывает ей на свой корабль с поднятыми красными
парусами. Экипаж готовится к отплытию.

Кто в море был хотя случайно,
Тот хорошо знаком с ужасным кораблём.
В его судьбе есть роковая тайна.
Меня зовут скитальцем-моряком.

Вслед за этим Голландец бежит на свой корабль и тотчас же отчаливает. Сента хочет бежать за ним, но все окружающие её удерживают.

Даланд, Эрик, хор
Сента, Сента, опомнись ты!

Сента с силой вырывается, взбегает на выступающий в море пригорок и кричит оттуда удаляющемуся Голландцу.

Сента
Твой ангел будет всю жизнь с тобой!
О, сжалься, сжалься надо мной!..

Она бросается в море, и в ту же минуту корабль Голландца скрывается под водой, а затем вдали из волн поднимаются Сента и Голландец в объятиях друг друга, озарённые лучезарным светом.

Конец

Р. Вагнер. Летучий Голландец. Подстрочный перевод либретто eldr

Это хороший точный перевод автора с таинственным ником eldr (читается, почему-то, "Эльд"), найденный в Интернете. Поскольку у нас нет разрешения автора на его публикацию здесь, просто даем ссылку.

Р. Вагнер. Летучий Голландец. Эквиритмический перевод либретто Ю.Полежаевой

РИХАРД ВАГНЕР
ЛЕТУЧИЙ ГОЛЛАНДЕЦ

Опера в трёх действиях

Либретто Р. Вагнера
(Перевод Ю.Полежаевой)

Действующие лица

Даланд, норвежский моряк (бас)
Сента, его дочь (сопрано)
Голландец (баритон)
Эрик, охотник (тенор)
Рулевой Даланда (тенор)
Мари, кормилица Сенты (меццо-сопрано)
Действие происходит в норвежской рыбацкой деревне в XVII веке.

Летучий Голландец. Перевод Полежаевой. Акт 1

Опера: 
Летучий Голландец

РИХАРД ВАГНЕР

ЛЕТУЧИЙ ГОЛЛАНДЕЦ

Опера в трёх действиях

Либретто Р. Вагнера

(Перевод Ю.Полежаевой)

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

(Скалистое побережье. Большую часть сцены занимает море; открывается широкая перспектива. Погода бурная – сильный шторм. Корабль Даланда только что встал на якорь у берега, моряки шумно занимаются работой - сворачиванием парусов, убиранием канатов и т.д. Даланд сошёл на берег; он взобрался на утёс, чтобы попытаться узнать местность.)

МОРЯКИ
Хойохе! Халлохо! Хойохе! Хо!..

ДАЛАНД
(спускаясь со скалы)
Ну точно! Миль на семь вперед
нас шторм отнес от входа в порт.
Почти наш путь был завершен,
но шуткой злой он нам продлен!
Почти наш путь был завершен,
но шуткой злой он нам продлен!

РУЛЕВОЙ
(крича сквозь сложенные рупором руки с борта корабля)
Хо! Капитан!

ДАЛАНД
В порядке ль там дела?

РУЛЕВОЙ
Да, капитан! Надежно держит грунт!

ДАЛАНД
Узнал теперь залив Сандвике я.
Вот черт! На берегу уж видел дом,
думал вот-вот обнять я дочку Сенту;
вдруг как из ада шторм был принесен!
Молва не лжет: Сатана правит ветром!
Молва не лжет: Сатана правит ветром!
Сатана правит ветром!

(Идёт на корабль.)
Ну что ж? Терпи! Столь сильный шторм
не может долго быть продлен.
Хей, парни! Можно отдохнуть:
вреда здесь нет! Был долгим путь!

(Моряки идут вниз.)
Ну, рулевой, ты вахту примешь у меня?
Спокойно здесь, но лучше присмотреть.

РУЛЕВОЙ
Я присмотрю! Не бойся, капитан!
(Даланд идёт в свою каюту. Рулевой остается один на палубе.)

Через бурю и шторм чужих морей
К любимой я приду!
Над высокой волной из южных мест
К любимой путь найду!
Малышка, если б не зюйдвест,
Пришел бы навряд ли я!
Ах, милый зюйдвест, вей сильней -
К любимой, что ждет меня!
Хохойо! Халлохохо!

(Большая волна сильно встряхивает корабль.)
На морских берегах у грозных скал
я думал о тебе,
В бурных южных морях я добывал
подарки для тебя.
Малышка, похвали зюйдвест
и ленту примерь скорей.
Ах, милый зюйдвест, вей сильней -
безделка по сердцу ей.
Хо, хо…

(Он борется с усталостью и, наконец, засыпает. Корабль Летучего Голландца быстро приближается к побережью напротив норвежского корабля и с громким плеском бросает якорь. Рулевой, вздрогнув, просыпается и начинает свою песню снова.)
Малышка, если б не зюйдвест, …

(Затем он засыпает вновь. Голландец сходит на берег.)

ГОЛЛАНДЕЦ
Семь лет прошло,
и неизбежно снова настал мой срок.
На берег вновь вышвырнут морем я.
Ха, гордый океан!
Недолго ждать, меня ты примешь скоро!
Твой нрав изменчив,
но казнь моя вечна!
Покой напрасно здесь ищу я -
нет мне избавленья!
Ваш, теченья моря, буду я ваш,
пока волны последней вода
в вас не иссякнет навсегда.

Не раз на дно бросался сам,
в жажде навеки сгинуть там -
но, ах, не мог я смерть найти!
Где ждет могила между скал,
на камни свой корабль бросал -
но, ах, и в склеп мне не сойти!
Дразнил насмешкой я пирата,
в бою свою искал я смерть.
"Эй", - звал я, - "где твоя команда?
Сокровищ здесь не перечесть!"
Но, ах, и дикий сын морей
бежал, крестясь, руки моей.
Не раз на дно бросался сам,
в жажде навеки сгинуть там.
Где ждет погибель между скал,
на камни бриг я направлял.
Гроба мне нет! В смерти отказ!
Страшен проклятья злой приказ!
Страшен проклятья злой приказ!

Ты мне скажи, пресветлый ангел божий,
что для меня спасенья путь нашел -
ты лишь смеялся надо мной, быть может,
когда надежду снова я обрел?
Ты мне скажи, пресветлый ангел божий,
что для меня спасенья путь нашел -
ты лишь смеялся надо мной, быть может,
когда надежду снова я обрел?
Надежды тщетны! Лишь напрасный бред!
Слаба любая верность - вечной нет!

Один лишь свет еще мне светит,
одна надежда мне видна:
земля быть долго может в цвете,
но, как и всё, обречена!
День Судный Божий! Страшный Дар!
Скоро ль мою рассеешь ночь?
Когда же прогремит удар,
с которым мир исчезнет прочь?
Когда всех мертвых призовут,
когда всех мертвых призовут -
и мне в ничто уйти дадут,
и мне в ничто уйти дадут.
Когда всех мертвых призовут -
и мне в ничто уйти дадут,
уйти дадут.
С мирами, что закончат путь,
уйду я в вечный хаос пусть!

КОМАНДА ГОЛЛАНДЦА
(из трюма)
Уйдем мы в вечный хаос пусть!

(Даланд выходит на палубу и замечает корабль Голландца.)

ДАЛАНД
Эй! Парень! Где же ты?

РУЛЕВОЙ
(полупроснувшись)
Я здесь! Я здесь!
Ах, милый зюйдвест, вей сильней, любимой...

ДАЛАНД
Да ты спишь?
Ну, дежуришь славно ты!
Вон там корабль!
Давно ли дремлешь тут?

РУЛЕВОЙ
Вот черт возьми! Прости мне, капитан!
(Берёт рупор и взывает к экипажу голландца.)
Эй там! Эй там?

ДАЛАНД
Видать, они там тоже спят, как мы.

РУЛЕВОЙ
Ответьте! Что за судно?

ДАЛАНД
Постой! Вон там, похоже, капитан!
Эй! Слушай! Странник! Кто же ты? Откуда?

ГОЛЛАНДЕЦ
Издалека.
Не против ты, чтоб в бурю
я отстоялся здесь?

ДАЛАНД
Ни боже мой!
Нас дружбе учит море!
Так кто ты?

ГОЛЛАНДЕЦ
Голландец.

ДАЛАНД
(Присоединяется к Голландцу на берегу.)
Мой привет!
Тебя, как нас, сюда, на этот берег шторм загнал?
И мне не легче - очень близко здесь
мой дом, родная гавань.
Нам пришлось, почти дойдя, вдруг развернуться.
Где, скажи, был ты? На судне нет поломок?

ГОЛЛАНДЕЦ
Мой прочен бриг,
и нет в нем повреждений.

Шторма меня сопровождают,
ветром гоним я по морям.
Как долго? Лет я не считаю,
и уж давно не знаю сам.
Не мог бы счесть никто на свете
все земли, что открыты мной,
но лишь одной земли не встретил -
той, что искал, где дом родной,
но лишь одной земли не встретил -
той, что искал, где дом родной.

На краткий срок прими меня в свой дом -
и ты не будешь сожалеть о том.
Сокровищ всех морей и континентов
в моих трюмах немало. Ты не против?
С большим успехом сможешь торговать.

ДАЛАНД
Как хорошо! Но я могу ли верить?
Злой рок, видать, преследует тебя.
Готов полезным быть я, чем смогу, но...
Не спрошу ли, не спрошу ли -
там какой товар?

ГОЛЛАНДЕЦ
Сокровища мои увидишь сам -
жемчуг и камни дорогих сортов.
(Он подает знак своей команде, двое из нее выносят на берег сундук.)
Взгляни, и убедишься ты, что цену достойно
заплатить за добрый кров готов я.

ДАЛАНД
Что? Возможно ль? Что за ценность!
Кто так богат, что плату даст за это?

ГОЛЛАНДЕЦ
Кто даст? Но я ведь только что сказал:
жду я приюта на одну лишь ночь!
Но видишь ты ничтожную лишь часть
добра, каким трюма мои полны.
Что пользы в нем?
Ведь нет жены и нет детей,
и мне отчизны нет нигде!
Все, что имею, дам тебе,
если найду семью и дом я новый здесь.

ДАЛАНД
Я так ли понял?

ГОЛЛАНДЕЦ
Есть в семье девица?

ДАЛАНД
Да, есть, родная дочь.

ГОЛЛАНДЕЦ
Женюсь на ней!

ДАЛАНД
(про себя)
Что слышу я? Дочку в жены возьмет?
Сам предложил он жениться!
Но, я боюсь, на попятный пойдет,
если замедлю решиться.

Знать бы, это явь или сплю я?
Зятя лучше я вряд ли найду.
Дурак, если шанс упущу я!
От восторга, словно в бреду!

ГОЛЛАНДЕЦ
Ах, на земле никого уж нет,
кто ждал меня бы, как друга!
Лишь злой судьбы знаю я привет,
беда одна мне подруга.

Бездомный, ношусь я по морю.
Зачем богатством мне обладать?
Когда б этот брак ты одобрил -
о, тогда можешь все забирать!

ДАЛАНД
Да, странник, дочь моя отцу на радость -
она, меня любя, послушна мне.
Я ей горжусь, она - мое богатство,
в беде - отрада и в удаче - свет.
в беде - отрада и в удаче - свет.

ГОЛЛАНДЕЦ
Когда отца она так верно любит,
то и должна верна супругу быть.

ДАЛАНД
Ты даришь камни, жемчуг драгоценный,
но преданной жены дороже нет.

ГОЛЛАНДЕЦ
Мне дашь ее?

ДАЛАНД
Я слово дам тебе.
Тебя мне жаль: ты щедро доказал
Как благороден и высок твой дух.
Такому зятю рад -
не будь ты даже так богат,
я б не искал другого.

ГОЛЛАНДЕЦ
Я рад!
Сегодня встречу я ее?

ДАЛАНД
С попутным ветром быстро мы дойдем.
Увидишь дочь, и коль тебе люба …

ГОЛЛАНДЕЦ
… быть ей моей!
(в сторону)
Не мой ли ангел в ней?

ГОЛЛАНДЕЦ
(про себя)
В жажде избегнуть мук ужасных,
стремясь спасение найти,
я дать могу ль себе напрасно
опять надежду обрести?
Вновь я посмею ли поверить,
что ангел сжалиться хотел?
Достигну ли желанной цели,
найду ль мучениям предел?

Ах, без надежды остаюсь,
но вновь надежде предаюсь.

ДАЛАНД
(про себя)
Хвала тебе, тот ветер ужасный,
что вынудил сюда зайти!
Принес подарок мне прекрасный,
что лучше, право, не найти!

Благословляю этот берег
и шторм, что нас сюда загнал!
Да, всяк стремится к этой цели -
богатый зять мне слово дал.

Того, кто так хорош, клянусь,
ввести в свой дом я не боюсь.

РУЛЕВОЙ
Зюйдвест! Зюйдвест!

МОРЯКИ
Халлохо!

РУЛЕВОЙ
Ах, милый зюйдвест, вей сильней!

МОРЯКИ
Халлохо!

ДАЛАНД
(к Голландцу)
Ну вот, удача к нам добра -
попутный ветер, кончен шторм.
Сниматься с якоря пора,
и быстро мы домой придем.

РУЛЕВОЙ И МАТРОСЫ
Хохо!

ГОЛЛАНДЕЦ
(к Даланду)
Тебя прошу я, чтоб первым вышел ты.
Хоть ветер свеж, мой экипаж устал.
Я дам им отдохнуть и вслед пойду.

ДАЛАНД
Но ветер наш!

ГОЛЛАНДЕЦ
Продлится долго он!
Мой скор корабль, догоним быстро вас.

ДАЛАНД
Да ну? Раз так, то ладно, так и быть!
Бывай! Сегодня встретишь дочь мою.

ГОЛЛАНДЕЦ
О да!

ДАЛАНД
(поднявшись на борт корабля)
Хей! Паруса поднять пора!
Халло! Халло!
Ну, парни, навались!

МАТРОСЫ
Через бурю и шторм чужих морей
К любимой я приду! Ура!
Над высокой волной из южных мест
К любимой путь найду! Ура!
Малышка, если б не зюйдвест,
Пришел бы навряд ли я!
Ах, милый зюйдвест, вей сильней -
К любимой, что ждет меня!
Хо хо! Йохохо!

Летучий Голландец. Перевод Полежаевой. Акт 2

Опера: 
Летучий Голландец

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

(Большая комната в доме Даланда; на стенах картины с морскими сюжетами, карты и т.д. На задней стене висит портрет мужчины с бледным лицом и тёмной бородой, в черной одежде. Мари и девушки сидят вокруг печки и прядут. Сента, откинувшись в кресле и сложив руки, мечтательно созерцает портрет на стене.)

ДЕВУШКИ
Шумм-шумм-ми, вращайся прялка,
веселей, бодрей трудись.
Тянн-тянн-нись, тугая нитка,
ты, колесико, крутись.

Мой милый ходит по морям,
Но сердцем он всегда со мной.
Ах, будь послушен ветер нам,
Давно б вернул его домой.
Давно б вернул его домой.

Нам, нам, нам - пряжи больше.
Шумм! Шумм! Нитка тоньше!
Тра ла ра ла…

МАРИ
(про себя)
Усердно как спешат трудиться!
Мечтают все любви добиться.

ДЕВУШКИ
Фрау Мари, стоп!
Не вам ли знать, что песне лучше не мешать!
Да, знать, что песне лучше не мешать!

МАРИ
Все б петь! Но прялка пусть стучит!
Но что же, Сента, ты молчишь?

ДЕВУШКИ
Шумм-шумм-ми, вращайся прялка,
веселей, бодрей трудись.
Тянн-тянн-нись, тугая нитка,
ты, колесико, крутись.

Мой милый в южном море был
И много золота добыл.
Лишь той его захочет дать,
Что хорошо умеет прясть!
Что хорошо умеет прясть!

Нам, нам, нам - пряжи больше.
Шумм! Шумм! Нитка тоньше!
Тра ла ра ла…

МАРИ
(к Сенте)
Ах так? Ну что ж! Раз не прядешь,
напрасно ты подарка ждешь.

ДЕВУШКИ
Спешить не надо ей никак:
ее любимый - не моряк.
Он только дичь приносит в дар -
от егерей плохой навар! Ха ха ха ха…
(Сенте тихо поет мелодию из старинной баллады)
МАРИ
Смотрите! Вечно перед ним!
(к Сенте)
Вздыхая молча над портретом,
всю юность хочешь промечтать?

СЕНТА
Зря ты сказала мне, кто это.
Ах, как ему не сострадать!
Несчастен он!

МАРИ
Господь с тобой!

ДЕВУШКИ
Ой-ей! Ой-ей! Вот слух какой!
В портрет бедняжка влюблена!

МАРИ
Уж в пору голову терять!

ДЕВУШКИ
Бывает живопись вредна!

МАРИ
Что толку каждый день ворчать!
Ну, Сента, хватит же молчать!

ДЕВУШКИ
Ей не до нас - любви полна!
Ой-ой! Нам ссора не нужна!
У Эрика кровь горяча -
он наломает дров сплеча.
Молчи! Застрелит без вины
соперника он со стены.
Ха ха ха ха…

СЕНТА
Ну все! Мне шутки надоели!
Я рассержусь на самом деле!

ДЕВУШКИ
Шумм-шумм-ми, вращайся прялка,
веселей, бодрей трудись.
Тянн-тянн-нись, тугая нитка,
ты, колесико, крутись.

СЕНТА
Ох, лишь не эту чушь сначала -
все "шумм-шумм-мит", в ушах звеня!
Найдите, чтоб я не молчала,
получше что-то для меня.

ДЕВУШКИ
Так пой сама!

СЕНТА
Вот что нам надо:
фрау Мари нам споет балладу.

МАРИ
Избави бог! Еще чего!
Летучего Голландца не тревожь!

СЕНТА
Ты часто пела мне ее!

МАРИ
Избави бог! Еще чего!

СЕНТА
Я вам спою! Так слушайте ж!
К сердцам судьба его взывает -
она должна вас тронуть, знаю.

ДЕВУШКИ
Мы все поймем.

СЕНТА
Есть слова власть!

ДЕВУШКИ
И отдохнем!

МАРИ
(сердито)
Я буду прясть!

СЕНТА

Йо хо хо хе! Йо хо хо хе! Йо хо хо хе! Йо хо хе!
В морях порой встречают бриг -
рангоут черен, парус багров.
Глаз не смыкает ни на миг
там шкипер, бледен и суров.
Уи! Лишь бури рев! - Йо хо хе! Йо хо хе!
Уи! Лишь ветра свист! – Йо хо хе! Йо хо хе!
Уи! Как стрела, он летит
без надежды дойти, без конца!

Но для него возможность спастись еще остается,
если жена, что будет верна до смерти, найдется.
Ах! Где найдет бледный моряк избавленье?
Пусть небеса помогут ему верность найти!

Далекий мыс он огибал,
и против шторма шел он тогда.
С проклятьем там он клятву дал,
что не отступит никогда!
Уи! Услышал Враг! Йо хо хе! Йо хо хе!
Уи! Его поймал! Йо хо хе! Йо хо хе!
Уи! И с тех пор обречен
он идти через шторм без конца!

Но на земле еще для него спасенье возможно,
как рассказал, когда раз предстал пред ним, ангел божий.
Ах! Обретет ли моряк избавленье?
Пусть небеса помогут ему верность найти!
(Девушки глубоко тронуты и тихо подпевают припев)

На берег каждые семь лет
он сходит, чтоб жену обрести.
И свадьба каждые семь лет,
но верной он не смог найти.
Уи! "Ставь паруса!" Йо хо хе! Йо хо хе!
Уи! "Отдать швартов!" Йо хо хе! Йо хо хе!
Уи! "Нет любви, вера лжет!
Снова в море вперед, без конца!"

ДЕВУШКИ
Ах, где же та, кого для тебя тот ангел отметил?
Где же она, что будет верна тебе лишь до смерти?

СЕНТА
Я - та, чья верность тебе даст спасенье,
Мог ангел это мне доверить!
Моей рукой покой получишь!

МАРИ И ДЕВУШКИ
О, боже! Сента! Сента!

ЭРИК
(Входя, он услышал последние слова Сенты.)
Сента, ты меня погубишь!

ДЕВУШКИ
К нам, Эрик, к нам! Она свихнулась!

МАРИ
От ужаса вся кровь свернулась!
Убрать картину, наконец,
пока не видел твой отец!

ЭРИК
Он входит в порт!

СЕНТА
Он входит в порт?

ЭРИК
Со скал увидел я его.

ДЕВУШКИ
Они пришли! Они пришли!

МАРИ
Вот шуток ваших результат!
Здесь не готово ничего!

ДЕВУШКИ
Они пришли! Бежим сейчас!

МАРИ
Стоп! Стоп! Здесь дело есть для вас!

Придет голодная команда -
подать на стол нам нужно в срок!
Смирить вам любопытство надо -
всего превыше женский долг!

ДЕВУШКИ
(вразнобой)
Ох, мне спросить так много надо!
Ах, любопытство - не порок!
Ну что ж! Свободе будем рады,
когда исполнен будет долг!

(Мари уводит девушек из комнаты, и сама следует за ними. Сента тоже собирается уходить, но Эрик задерживает её.)

ЭРИК
Стой, Сента! Стой хотя б на миг один!
Мои мученья прекрати!
Иль хочешь - ах! - ты меня убить?

СЕНТА
Что ты ...? О чем ...?

ЭРИК
О, Сента, что, ты мне скажи, мне ждать?
Отец твой здесь, и прежде, чем отплыть,
он уж намерен, что хотел, исполнить.

СЕНТА
Вот как? И что?

ЭРИК
Он дочку замуж выдаст!

Лишь сердце, полное любовью,
охотник может предложить.
Могу ль мечтать я быть с тобою?
Но без тебя могу ли жить?
Вдруг твой отец откажет мне -
кто, Сента, молвит обо мне?
Вдруг твой отец откажет мне -
Вдруг твой отец откажет мне -
кто, Сента, молвит обо мне?

СЕНТА
Ах, Эрик, не сейчас!
Прежде должна отцу я поклониться.
Когда на берег дочка не придет,
он может рассердиться,
он может рассердиться.

ЭРИК
Бежишь ты прочь?

СЕНТА
Мне в порт идти.

ЭРИК
Ты прячешь взгляд! …

СЕНТА
Ах, дай пройти!

ЭРИК
Не хочешь видеть этой раны,
что мне мираж любви нанес -
но в этот час спрошу я прямо,
в последний раз задам вопрос.
Если отказ здесь ждет меня,
будешь ли, Сента, за меня?
Если отказ здесь ждет меня,
если отказ здесь ждет меня -
та ль, Сента, ты, кто за меня?

СЕНТА
Как? У тебя во мне сомненья?
Не веришь сердцу моему?
Что разбудило подозренья?
Страдаешь так ты почему?

ЭРИК
Отец твой - ах! - лишь денег жаждет он...
И на тебя - могу ли положиться?
Склонилась хоть к одной моей ты просьбе?
Ты сердце рвешь мне каждый день!

СЕНТА
Я рву?

ЭРИК
Что должен думать? Тот портрет...

СЕНТА
Портрет?

ЭРИК
Ты можешь ли мечты о нем забыть?

СЕНТА
Но запретить мне можно ль состраданье?

ЭРИК
А ту балладу - снова пела ты!

СЕНТА
Я как дитя, пою, что попадется.
Скажи - чем страшны песня и портрет?

ЭРИК
Ты так бледна…
Мне можно ль не бояться?

СЕНТА
Иль мне нельзя сочувствовать страданьям?

ЭРИК
Не видишь, Сента, ты совсем моих?

СЕНТА
О, не хвались! Чем страдать можешь ты?
Да знаешь ли ты, как несчастен он?
Ты видишь ли ту скорбь, с какой
так горько смотрит он на нас?
Ах, никогда не найдет он покой -
как больно сердцу это знать!
как больно сердцу это знать!

ЭРИК
Увы! Я вспомнил мой сон роковой!
Боже, спаси! Ты в путах Сатаны!

СЕНТА
Чем напуган ты?

ЭРИК
Сента! Я видел сон! Послушай!
Он может вещим быть!

Мне снилось, на скале огромной
над бурным морем я лежал.
Прибой, я слышал, разъяренный
на берег мощь волны бросал.
Чужой корабль стоял на рейде -
какой-то странный, не живой.
Сошли два моряка на берег.
Один - я знал - отец был твой!

СЕНТА
Другой был?

ЭРИК
Тоже мне знаком:
был в черном весь - и бледен он...

СЕНТА
и мрачный взгляд...

ЭРИК
(указывая на портрет)
Его портрет!

СЕНТА
А я?

ЭРИК
Отдать отцу привет
спеша, из дома ты бежала.
Но чужеземца лишь достигла -
к его ногам ты вдруг упала
его колени охватила…

СЕНТА
Меня поднял …

ЭРИК
…к груди прижать.
Ты обняла его в ответ
и жарко стала целовать…

СЕНТА
Потом?

ЭРИК
Пропал ваш в море след.

СЕНТА
Меня найдет! Его я жду!
Свою я с ним судьбу найду!

ЭРИК
(про себя)
Как страшно! Мне ясно все!
Ждет рок её! Правдив был сон!
(Убегает в отчаянии.)

СЕНТА
Ах! Обретет ли моряк избавленье?
Пусть небеса помогут ему верность... Ах!
(Открывается дверь, входят её отец и Голландец. Переведя взгляд с картины на Голландца, Сента вскрикивает от неожиданности и остается стоять, как зачарованная, не сводя глаз с Голландца.)

ДАЛАНД
Дитя, отец твой на пороге.
Как? Нет объятий? Встречи нет?
Стоишь в какой-то ты тревоге -
такой ли, Сента, ждал привет?

СЕНТА
С тобою Бог!
Отец, скажи - кто этот странник?

ДАЛАНД
(улыбаясь)
Так спешишь?

Детка, приветствуй чужестранца в доме этом.
Он, как и я, моряк - и гостем хочет быть.
Долго скитался бесприютно он по свету,
в дальних краях сокровищ много смог добыть.
Тот, кто земли родной изгнанник,
щедро заплатит за приют.
Ты, Сента, против ли, чтоб странник
остановился на ночь тут?
остановился на ночь тут?

(Сента жестом выражает согласие, и Даланд поворачивается к Голландцу.)

Ну, разве я хвалил чрезмерно?
Ты видишь сам, как подойдет?
Не нужно больше слов, наверно -
признай, она украсит род!
Признай, признай, украсит,
украсит всякий род!

(к Сенте)
Детка, любезной будь ты к этому мужчине:
всем сердцем просит благосклонность он твою.
Руку ему подай - жених он твой отныне.
Завтра на свадьбу я согласие даю!
Согласие даю!
Пряжки, смотри , а вот браслеты -
Лишь мелочь в том, что было с ним!
Детка моя, все будет это,
лишь обвенчаетесь, твоим!

(Сента не обращает на него внимания, не сводя глаз с Голландца. Он также не слушает Даланда, глядя только на девушку. Даланд замечает это. )

Но - все молчат… Не утомил ли их?
Да, так! Оставить лучше их одних.
(к Сенте)
Знаю, пленить его ты сможешь.
Верь - счастье ты ловить должна!
ловить должна!
(к Голландцу)
Будьте одни. Вернусь я позже.
Верь, как мила, так и верна, так и верна.
Верь, как мила, так и верна,
она верна!

(Медленно выходит, глядя на обоих с удивлением и удовлетворением.)

ГОЛЛАНДЕЦ
(про себя)
Словно виденье дней давно прошедших,
образ предстал ее живой,
как будто ту, о ком мечтал я вечность,
вдруг здесь увидел пред собой.
Как много раз я взгляд из тьмы полночной
на ту мечту с тоскою поднимал.
Живое сердце ад мне дал нарочно,
чтоб я всю меру казни понимал.
Тот темный жар, что вновь во мне пылает,
назвать любовью я - ужель дерзаю?
Ах, нет! То жажда лишь найти покой -
что обещает ангел мне такой. …

СЕНТА
(про себя)
Волшебный сон - иль просто наважденье?
Все, что я вижу - лишь мой бред?
Иль до сих пор жила я в заблужденьи,
и вот теперь настал рассвет?
Он предо мной - черты его тревожат,
лицо о страшной скорби говорит.
Мне состраданья голос лгать не может -
точь-в-точь как снился мне, он здесь стоит.
Та жалость, что в моей груди пылает,
Ах! То желанье - верно ль называю?
Он, знаю, жаждет лишь найти покой -
пусть обретет его моей рукой!...

ГОЛЛАНДЕЦ
(к Сенте)
Воле отцовской не пеняешь?
Что обещал он - подтверждаешь?

Ты мне навек себя готова вверить?
Страннику ты согласна руку дать?
Так можно ли мне после мук безмерных
в твоей любви себе спасенья ждать
В твоей любви, в твоей любви себе спасенья ждать?

СЕНТА
Кто б ни был ты, каков удел твой горький,
на что б ты ни был роком обречен,
что б ни сулил мне жребий мой жестокий -
послушна буду я отцу во всем!

ГОЛЛАНДЕЦ
Так выбор тверд? Что, так сильно участье
в такой, как ты, к страданью моему?

СЕНТА
(про себя)
О, как страдал ты! Мир смогу ли дать я?

ГОЛЛАНДЕЦ
(услышав это)
Как может звук рассеять ночи тьму!

Ты просто ангел, чья любовь святая
изгоя может оправдать.
Если надежду мне Господь оставил -
смогла б лишь ты спасенье дать.

СЕНТА
Если надежду Бог тебе оставил -
смогу лишь я спасенье дать.

ГОЛЛАНДЕЦ
Ах! Хорошо ль ты понимаешь,
на что со мной обречена?
Мне, если верность обещаешь,
ты жертву принести должна.
Ужасный жребий обретешь ты
и юность року ты предашь,
если от слова отречешься
и верность вечную предашь.
и верность вечную предашь.

СЕНТА
Долг женский высший каждый знает -
можешь, моряк, не тратить слов!
Пусть же судьба того карает,
кто к испытаньям не готов!
Я знаю сердца чистотою,
как я любовь хранить должна.
Лишь одному, кто избран мною,
до смерти я верна!

ГОЛЛАНДЕЦ
Клятвы высокой этой слово
для ран моих - святой бальзам.
Знайте, спасен, спасен для жизни новой,
Силы, тьмы Силы, не раб я больше вам!

Гаснет звезда моих страданий.
Снова, надежда, воссияй!
Тот ангел, что меня оставил, -
ты верной быть ей силу дай!

СЕНТА
Мой разум словно околдован,
сердце - спасти его влечет.
Здесь он найдет отчизну снова,
здесь кораблю - надежный порт!

Что вдруг в груди моей проснулось,
что может так меня пьянить?
Рука судьбы ко мне прикоснулась -
так дай мне силу верной быть!


(Возвращается Даланд.)

ДАЛАНД
Прости! Народ не может больше ждать:
нам после рейса праздник предстоит.
Хотел бы новость всем я рассказать -
как же с помолвкой дело обстоит?
(к Голландцу)
Теперь с желаньем ты жену берешь?
(к Сенте)
Сента, скажи, согласье ты даешь?

СЕНТА
Я руку дам! Сомнений нет!
Быть верной я даю обет!..

ГОЛЛАНДЕЦ
Ее рука - ее ответ!
Вам, Силы Зла, победы нет!

ДАЛАНД
Жалеть не станете вы, нет!
К столу! Здесь праздничный обед!

Летучий Голландец. Перевод Полежаевой. Акт 3

Опера: 
Летучий Голландец


ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ


(Бухта со скалистым берегом. На первом плане с одной стороны дом Даланда. На заднем плане, пришвартованные близко друг к другу, стоят норвежский и голландский корабли. Ясная ночь. Норвежский корабль освещён, и моряки веселятся на палубе. Вид голландского корабля представляет зловещий контраст, он окутан неестественным мраком и мертвенной тишиной.)

НОРВЕЖСКИЕ МАТРОСЫ
(выпивая)
Рулевой, вахту брось!
Рулевой, к нам давай!
Хо! Хе! Йе! Ха!
Парус убирай! Якорь ставь! Рулевой, к нам!

Не боимся шторма - пусть ревет!
Веселиться будем от души!
Каждого в порту девчонка ждет,
здесь у нас табак и водка хороши!

Хуссасахе! Скалы, шторм там –
Йоллолохе! Нипочем нам!
Хуссасахе! Парус прочь! Якорь вон!
Скалы, шторм - нипочем нам!

Рулевой, вахту брось!
Рулевой, к нам давай!
Хо! Хе! Йе! Ха!
Рулевой, к нам! Наливай!
Хо! Хе! Йе! Ха!
Скалы, шторм - хе!
Где-то там - хе!
Хуссахе! Халлохе! Хуссахе!
Рулевой, хей! Здесь вместе с нами пей!

(Танцуют на палубе. Появляются девушки с корзинами еды и питья.)
ДЕВУШКИ
Ой! Ты смотри! Танцуют все!
Девчонки здесь не нужны совсем!
(Направляются к голландскому кораблю.)
НОРВЕЖСКИЕ МАТРОСЫ
Хе! Девы! Стой! А вы куда?

ДЕВУШКИ
Вам хочется вина всегда?
Но угостить соседей надо!
Не все припасы вам одним!

РУЛЕВОЙ
И впрямь! Пора помочь беднягам!
Давно, давно от жажды плохо им!

НОРВЕЖСКИЕ МАТРОСЫ
Не слышно их!

РУЛЕВОЙ
Смотри туда!
Темно! Там команды - ни следа!

ДЕВУШКИ
(намереваясь зайти на голландский корабль)
Эй! Гости! Эй! Фонарь погас?
На месте ль вы? Не видно вас!

НОРВЕЖСКИЕ МАТРОСЫ
(к девушкам)
Ха-ха-ха! Зачем будить? Там спят уже!

ДЕВУШКИ
(в сторону голландского корабля)
эй! Гости! Эй! Ответьте же!

РУЛЕВОЙ И НОРВЕЖСКИЕ МАТРОСЫ
Ха-ха! Должно быть, все мертвы:
вина не нужно и жратвы!

ДЕВУШКИ
(в сторону голландского корабля)
Эй, матросы, правда ль, что легли вы спать?
Сегодня должны вы тоже гулять?

НОРВЕЖСКИЕ МАТРОСЫ
Они на месте все лежат,
драконами, что прячут клад!

ДЕВУШКИ
(в сторону голландского корабля)
Эй, странники! Не хотите ль вина?
Жажда давно вас измучить должна.

НОРВЕЖСКИЕ МАТРОСЫ
Они не пьют, и песен нет,
и на борту не виден свет!

ДЕВУШКИ
(в сторону голландского корабля)
Нет разве подружек на суше у вас?
С нами танцевать не хотите ль сейчас?

НОРВЕЖСКИЕ МАТРОСЫ
Они бледны, они стары,
и их подружки все мертвы!

ДЕВУШКИ
(в сторону голландского корабля)
Эй! Гости! Гости! Хватит спать!
Вино вам и снедь хотим мы дать!

НОРВЕЖСКИЕ МАТРОСЫ И ДЕВУШКИ
(в сторону голландского корабля)
Эй! Гости! Гости! Хватит спать! Хватит спать!
Гости! Гости! Хватит спать!

ДЕВУШКИ
Похоже, да! Мертвы там все!
Еды не нужно им совсем!

НОРВЕЖСКИЕ МАТРОСЫ
(к девушкам)
Летучий Голландец должны вы знать?
Легко за него корабль этот принять!

ДЕВУШКИ
Тогда не нужно их будить
Должны лишь призраки там быть!

НОРВЕЖСКИЕ МАТРОСЫ
(в сторону голландского корабля)
Как много веков носит вас по морям?
Ни штормы, ни рифы не страшны там вам!

ДЕВУШКИ
Они не пьют, и песен нет,
и на борту не виден свет!

НОРВЕЖСКИЕ МАТРОСЫ
(в сторону голландского корабля)
Хотите ль вы письма на берег послать?
Нашим предкам рады мы их передать!

ДЕВУШКИ
Они бледны, они стары,
и их подружки, ах, мертвы!

НОРВЕЖСКИЕ МАТРОСЫ
(в сторону голландского корабля)
Эй! Матросы! Вам не слабо показать,
как может Летучий Голландец бежать?

ДЕВУШКИ
Они молчат! Здесь жутко, страсть!
Раз не хотят - зачем их звать?

НОРВЕЖСКИЕ МАТРОСЫ
Девчонки, бросьте мертвых там -
праздник живым на радость нам!

ДЕВУШКИ
(Вручают корзины норвежской команде.)
Все вам! Соседи злятся пусть!

РУЛЕВОЙ И НОРВЕЖСКИЕ МАТРОСЫ
Как? Не хотите с нами быть?

ДЕВУШКИ
Ах, не сейчас! Попозже чуть-чуть
мы подойдем. Идите пить.
Танцуйте, раз настрой такой,
но дайте вы гостям покой,
но дайте вы гостям покой,
им покой!

НОРВЕЖСКИЕ МАТРОСЫ
(Открывают корзины.)
Ура! Всего навалом!
(в сторону голландского корабля)
Спасибо тем гостям!

РУЛЕВОЙ
До края наполняй бокалы!
Соседи выпить дали нам!

НОРВЕЖСКИЕ МАТРОСЫ
Халлохохохо!
Соседи, вам пора сказать:
кончайте спать, пошли гулять!
Хватит спать! Хватит спать!
Встать! К нам гулять!…
(Они пьют и громко стучат кружками. С этого момента появляется слабое движение на голландском корабле.)

Рулевой, вахту брось!
Рулевой, к нам давай!
Хо! Хе! Йе! Ха!
Парус убирай! Якорь ставь! Рулевой, к нам!

Много вахт несли мы ночью в шторм.
Довелось воды морской испить.
Нынче вахту на пиру несем,
лучшее вино из бочек будем пить.

Хуссасахе! Скалы, шторм там -
Йоллохохе! Нипочем нам!
Хуссасахе! Парус прочь! Якорь вон!
Скалы, шторм - нипочем нам!

Рулевой, вахту брось!
Рулевой, к нам давай!
Хо! Хе! Йе! Ха!
Рулевой, к нам! Наливай!
Хо! Хе! Йе! Ха!
Скалы, шторм - хе!
Где-то там - хе!
Хуссахе! Халлохе! Хуссахе!
Рулевой, хей! Здесь вместе с нами пей!

(Море, оставаясь везде спокойным, начинает волноваться вокруг голландского корабля, на нем загораются мрачные голубые огни. В той стороне поднимается штормовой ветер. Команда, прежде невидимая, оживает.)

КОМАНДА ГОЛЛАНДЦА
Йохохое! Хохохое! Хое! Хое! Хое!..
Ху-сса! К берегам гонит шторм!
Ху-сса! Парус прочь! Якорь вниз!
Ху-сса! В бухте стать надо нам!

Черный шкипер, выходи!
Снова истекло семь лет!
Вновь невесту находи,
что даст верности обет!
Радуйся, хей!
Ты - жених, хей!
Свадебный марш поет
ветер, и море в пляс!

Хей! Он свистит!
Капитан, ты снова здесь?
Хей! Ставить грот!
А жена - где же она?
Хей! В море, прочь!
Капитан! Капитан!
Невезуч ты в любви! Хахаха!

Ветер штормовой, реви!
Паруса нам зря не рви!
Адский дар не повредить -
будут вечно нас носить!
Хохохе! Вечно нас носить!

(Во время пения голландцев их корабль мечется вверх-вниз на волнах, яростный ветер воет и свистит в их снастях. Однако везде, кроме окрестностей голландского корабля, и море, и небо спокойны.)

НОРВЕЖСКИЕ МАТРОСЫ
Что за вой! Нечисть там?
Страшно как! Ну-ка все - запевай!
Рулевой, вахту брось!
Рулевой, к нам давай!
Хо! Хе! Йе! Ха! ... и т.д.
Громче пой! Пойте громче! Громче!

(Пение голландцев становится все громче с каждой строфой. Норвежские моряки пытаются заглушить его своей песней. Эта попытка тщетна – усилившийся шум моря и ветра вместе с пением голландски матросов заглушают норвежцев. Они отступают и, крестясь, покидают палубу. Голландская команда, увидев это, разражается язвительным смехом. Затем вновь воцаряются мрак и тишина, воздух и море мгновенно становятся спокойными, как раньше).

(Сента выбегает из дома, за ней следует сильно взволнованный Эрик.)
ЭРИК
Что я услышал? Боже, что узнал?
Обман ли? Правда? Как же так?

СЕНТА
О, не пытай! Я ответ дать не смею.

ЭРИК
О, боже мой! Все ясно! Это так!
Какой же темный рок тебя смутил?
Как удалось заставить вдруг,
как удалось заставить вдруг тебя
небрежно сердце верное разбить?
Отец твой - ха! - привел он жениха...
Кто б удивлен? Давно того я ждал!
Но ты... возможно ль! - руку отдала
тому, кто преступил едва порог.

СЕНТА
О, хватит! Стоп! Должна, должна!

ЭРИК
Что за покорность! Как она слепа!
Признала волю ты отца желанной,
одним ударом сердце мне разбив!

СЕНТА
Молчи! Молчи! Тебя должна забыть,
даже не думать - так мне долг велит!

ЭРИК
Что там за долг? Честней сдержать ту клятву,
что ты дала - быть верной мне навечно!

СЕНТА
Я? В вечной верности тебе клялась?

ЭРИК
Сента! О, Сента! Так забыть!

Не хочешь помнить дни, когда покорно
в долину я на зов твой прибегал?
Иль, чтоб нарвать тебе цветочков горных,
на скалы я без страха залезал.

Ты вспомни день, когда со скал прибрежных
смотрели, как отец твой отплывал.
Вдаль направляя парус белоснежный,
моей защите он тебя вверял.
Да, защищать тебя мне доверял,
защищать тебя мне доверял.

Твоя рука мне шею обвила -
не для того ль, чтоб мне признаться вновь?
То пламя, что во мне она зажгла -
не обещало ль верность и любовь,
не обещало ли мне верность и любовь?
То пламя, что во мне тогда ты зажгла -
не обещало ли верность, вечно верность и любовь?

(Голландец, подслушавший эту сцену, в страшном волнении выбегает вперёд.)
ГОЛЛАНДЕЦ
Пропало! Все пропало!
Навеки проклят я!

ЭРИК
Что вижу? Бог!

ГОЛЛАНДЕЦ
Сента, прощай!

СЕНТА
(преграждая ему путь)
Постой, несчастный!

ЭРИК
(к Сенте)
Что ты хочешь?

ГОЛЛАНДЕЦ
Назад! Назад! Уйти навечно в море!
(к Сенте)
Я возвращаю твой обет,
тебя губить я не хочу!
Прощай, мне не видать спасенья!

ЭРИК
Ужасно! Этот взгляд ...!

СЕНТА
(как раньше)
Постой! Не нужно вновь тебе бежать!

ГОЛЛАНДЕЦ
(Дает своей команде громкий сигнал свистком.)
Ставить грот! Якорь прочь!
Мы навсегда с землею расстаемся!

В даль моря вновь нас гонит ветром!
Бог - предаёт! Ты - предаёшь!
Мертва, мертва любая вера!
В чем ты клялась мне - только ложь!

СЕНТА
Ха, ты мою не знаешь верность!
Несчастный, иль ты слеп совсем?
Постой! Союз наш не отвергнешь!
В чем я клялась, сдержу во всем!

ЭРИК
Что слышу! Что я вижу, боже!
Иль слух и глаз обманывать должны?
Сента! Ты хочешь гибнуть тоже?
Ко мне! Ты в лапах Сатаны!

ГОЛЛАНДЕЦ
Узнай же о судьбе, которой избежишь!
Я обречен нести столь тяжкий жребий,
что предпочел бы смерть хоть десять раз!
Лишь дева снять проклятье это может -
та, что до смерти будет мне верна!
Ты мне быть верной поклялась,
но все же не пред алтарем - спасенье в том!
Но знай, бедняжка - страшная судьба
досталась тем, кто клятву мне нарушил:
их мука вечная ждала!
Сколь многих я обрек на этот приговор!
Ты только будешь спасена!
Прощай! А мне надежды больше нет!

ЭРИК
(В ужасе.)
Спасите! Помогите ей!

СЕНТА
(в сильнейшем волнении)
Ты мне знаком - как и твоя судьба!
Хватило мне лишь взгляда одного!
Здесь муки кончены твои!
Мне суждено тебя здесь верностью спасти!
(На крик Эрика о помощи появляются Даланд, Мари, девушки и матросы.)
ЭРИК
Сюда! Она погибнет!

ДАЛАНД, МАРИ И НОРВЕЖСКИЕ МАТРОСЫ
Что случилось?

ДАЛАНД
Бог!

ГОЛЛАНДЕЦ
(к Сенте)
Не видишь ты, не знаешь, кто я есть!
(Указывает на свой корабль, на котором уже поставлены кроваво-красные паруса и призрачный экипаж готовится к отплытию.)

Спроси во всех морях и водах,
у моряков, что в океан суда ведут.
Они мой бриг, что страх везде наводит,
Летучим Голландцем все зовут.

КОМАНДА ГОЛЛАНДЦА
Йохохохе! Йохохохе! Ху-сса!
(Голландец поднимается на борт своего корабля, который мгновенно отплывает под крики команды. Сента пытается вырваться из рук Даланда и Эрика.)

ДАЛАНД, ЭРИК, МАРИ И НОРВЕЖСКИЕ МАТРОСЫ
Сента! Сента! Что хочешь ты?
(Сента отчаянным рывком вырывается и поднимается на скалу над морем. Оттуда она кричит вслед уходящему Голландцу.)
СЕНТА
Славь милость неба - она дана!
До смерти слову я верна!

(Бросается в море; в тот же миг корабль Голландца рассыпается на обломки и тонет. Вдали над водой появляются преображённые фигуры Голландца и Сенты, сжимающие друг друга в объятьях)

 

 

@ Перевод: Ю.Полежаева, 2007

Источники сюжета

Легенды о корабле-призраке

GhostshipЕсть множество версий легенды о Летучем Голландце. Согласно наиболее распространенной из них, некий голландский капитан Ван дер Декен (или, по некоторым данным, Ван Страатен) был известен как страшный негодяй и богохульник. В 1641 году его корабль при попытке обогнуть мыс Доброй Надежды попал в сильный шторм. Среди суеверных матросов началось недовольство, и штурман предложил переждать непогоду в какой-нибудь бухте, но капитан застрелил его и нескольких недовольных, а затем поклялся, что никто из команды не сойдёт на берег до тех пор, пока они не обогнут мыс, даже если на это уйдёт вечность. Этим Ван дер Декен навлёк на свой корабль проклятие и теперь обречён бороздить волны мирового океана до Страшного Суда. Усиленная версия этой легенды еще и приписывает Ван дер Декену смерть пассажирки, к которой он воспылал желанием. Капитан убил ее мужа, а пассажирка, чтобы избежать его домогательств, бросилась в море. После чего и начался вышеописанный шторм и бунт на корабле...

К этой версии легенды близка сказка Гауфа, чей герой заработал свое проклятие преступлениями и убийством пассажира-дервиша. Однако, это, несомненно, не "наш" Голландец - такой персонаж вряд ли способен вызвать романтическое сочувствие в девичьих душах. Он получил по заслугам - хотя наказанье, выпавшее на долю героя оперы, вряд ли заставило бы этого Ван дер Декена особо страдать.

По другой версии, проклятье Летучего Голландца имеет "коммерческую" природу. Капитан Ван дер Декен спешил первым успеть на торги с грузом пряностей и поклялся продать душу дьяволу, если успешно и быстро минует мыс Доброй Надежды. Его пожелание исполнилось, однако на торги капитан не попал, так как обречен с тех пор на вечные скитания.

Похожая версия связывает возникновение легенды с мысом Горн. В январе 1616 года голландская экспедиция под командованием Якоба Ле-Мера впервые обогнула мыс Горн, назвав его по имени своего порта приписки Хоорн. Мыс Горн снискал у капитанов парусного флота дурную славу: там, на стыке двух океанов, идя против преобладающих западных ветров "ревущих сороковых", в бурном проливе Дрейка часто гибли корабли и люди. Так и родилась легенда об упрямом голландском капитане, который — в обмен на попутный ветер — продал свою душу дьяволу. С тех пор он вечно носится по морям, не находя пристанища.

Мифический герой этих версий вызывает, конечно, большее сочувствие, чем убийца и негодяй из предыдущего варианта - однако, маловероятно, что какой-нибудь ангел возьмет на себя труд искать для него пути спасения. Продал душу - так продал, на что ж теперь жаловаться, верно?

GhostshipНаконец, некоторые версии не приписывают проклятью, обрушившемуся на Летучего Голландца, никакой другой причины, кроме упрямства и дурного характера капитана. Есть даже вариант легенды, по которой на палубе судна, упорно огибавшего, борясь со штормом, пресловутый мыс, появился светящийся призрак и грозно приказал поворачивать назад, но капитан в ответ лишь выстрелил в него из пистолета...

Сила духа и упрямая вера в слабые человеческие силы, наперекор стихиям, высшим силам и судьбе - вот тот смертный грех гордыни, который, с точки зрения религии, подлежит проклятию и наказанью, но вечно движет человечество вперед.

Заметим, между прочим, что вагнеровский Голландец побежден - но отнюдь не сломлен. Его гордыня, по-прежнему, при нем. Он страдает, но не молит о прощении и пощаде, в его монологе - лишь мрачная надежда погибнуть вместе с миром в день Страшного Суда, но никаких "Erbarme Dich". При этом он не прекращает бороться, снова и снова пробуя найти выход из положения, не веря в успех - но не сдаваясь. И все же, убитый очередным разочарованием, он готов спасать, а не мстить... Лишь грехи такого человека можно искупить самоотверженнной любовью - и только он стОит искупления.

Вильгельм Гауф. Рассказ о корабле привидений

(Перевод А. Медвинского)

Мой отец держал в Бальсоре маленькую лавочку, не будучи ни бедным, ни богатым, он принадлежал к тем людям, которые неохотно идут на риск, из страха потерять то малое, что имеют. Он воспитал меня в простоте и прямоте и добился того, что я с юных лет мог стать ему помощником. Как раз когда мне исполнилось восемнадцать лет, он решился на первую крупную торговую сделку, но вскоре умер, вероятно, от тревоги, что доверил морю тысячу золотых. Спустя несколько недель пришла весть о гибели корабля, на который отец мой погрузил свои товары, и мне осталось только порадоваться, что отца нет в живых. Но моей юношеской отваги эта беда не сломила. Обратив в деньги все имущество, оставшееся после отца, я в сопровождении верного слуги, который, по старой привязанности, хотел до конца разделить мою судьбу, пустился в путь искать счастье на чужбине.

С попутным ветром отплыли мы из Бальсорской гавани. Корабль, на котором я приобрел себе место, направлялся в Индию. Около двух недель мы плыли по спокойному морю, как вдруг капитан сообщил нам о приближающейся буре. Вид у него был озабоченный, в этой местности он явно недостаточно хорошо знал фарватер, чтобы спокойно идти навстречу буре. Он приказал убрать все паруса, и мы медленно поплыли по течению. Наступила ночь, ясная и холодная, и капитан подумал было, что ошибся, предсказывая бурю. Вдруг, совсем близко от нас, пронесся корабль, которого мы раньше не видали. С его палубы к нам долетели крики дикого веселья, которые меня в этот страшный час перед бурей изрядно удивили. Но капитан, стоявший подле меня, смертельно побледнел. "Мой корабль погиб! — воскликнул он. — То плывет сама смерть!" Не успел я попросить у него объяснения этого странного возгласа, как к нам с воем и криком бросились матросы. "Видели вы его? — кричали они. — Теперь нам крышка". Капитан же велел читать душеспасительные изречения из Корана и сам взялся за руль. Но тщетно! Откуда ни возьмись, налетела буря, и не прошло даже часа, как корабль наш затрещал и застыл на месте. Тотчас же на воду были спущены лодки, и едва успели все до единого матроса спастись, как на наших глазах корабль затонул, и я совершенно нищим очутился в открытом море. Но бедствия этим не кончились. Буря бушевала все сильнее, и управлять лодкой оказалось невозможным. Я крепко обнял своего старого слугу, и мы поклялись держаться друг за друга до последней минуты. Наконец забрезжил рассвет; с первым проблеском зари ветер подхватил нашу лодку и опрокинул ее. Так я больше и не видал никого из экипажа корабля. От падения я лишился чувств; я пришел в себя в объятиях моего верного старого слуги, который спасся на опрокинутой лодке и втащил меня за собой. Буря утихла. Нашего корабля не было и в помине, но мы увидели неподалеку другой корабль, к которому нас несло волнами. Когда мы подплыли ближе, я узнал в нем тот самый корабль, который ночью промчался мимо нас и привел в такой ужас капитана. При виде этого корабля меня охватил неизъяснимый трепет; предсказание капитана, столь ужасно оправдавшееся, безлюдие на корабле, откуда при нашем приближении, несмотря на все оклики, никто не отзывался, внушали мне страх. Но то была единственная возможность спастись, и мы возблагодарили пророка, который послал нам столь чудесное избавление. С носа корабля свисал длинный канат. Работая изо всех сил ногами и руками, подплыли мы к нему, чтобы за него ухватиться. Наконец нам это удалось. Я возвысил голос до крика, но на корабле по-прежнему царила тишина. Тогда мы стали взбираться вверх по канату, — я, как младший, впереди. Но, о ужас! Что за зрелище представилось моим взорам, когда я взошел на палубу! Весь пол был залит кровью, двадцать или тридцать трупов в турецких одеждах лежали распростертые на полу; у грот-мачты стоял богато одетый человек с ятаганом в руке, но лицо у него было бледное и искаженное; воткнутым в лоб большим гвоздем он был приколочен к мачте и тоже мертв. Испуг сковал мне ноги, я не смел вздохнуть. Наконец наверх взобрался и мой спутник. И его поверг в ужас вид палубы, где не было ничего живого, — всюду одни лишь страшные трупы. Затем, обратившись в своем смятении с молитвой к пророку, мы решились идти дальше. После каждого шага мы оборачивались, не покажется ли что-нибудь новое, еще более страшное, но все оставалось по-прежнему: куда ни глянь, вокруг ничего живого, только мы да океан. Даже говорить громко мы не смели из страха, что пригвожденный к мачте мертвый капитан обратит к нам взгляд своих неподвижных глаз либо один из убитых повернет голову в нашу сторону. Наконец мы добрались до лестницы, ведшей в трюм. Мы невольно остановились и взглянули друг на друга: ни один из нас не решался высказать свои мысли вслух.

"О, господин! — заговорил наконец мой верный слуга. — Здесь случилось нечто ужасное. Но если даже там внизу полно убийц, я скорее готов сдаться на их милость, чем оставаться дольше тут с мертвецами". Так же думал и я. Мы собрались с духом и, трепеща от ожидания, стали спускаться по лестнице. Но и внизу была мертвая тишина, только гулко отдавался звук наших шагов. Мы остановились перед дверью каюты. Я приложил ухо к двери и прислушался, но все было тихо. Я отворил дверь. В каюте царил беспорядок. Повсюду вперемешку валялись одежда, оружие и другие предметы. Все было расшвыряно как попало. По-видимому, экипаж или по меньшей мере капитан недавно бражничал здесь, потому что даже со стола не было убрано. Мы пошли дальше из каюты в каюту, из одного помещения в другое, — всюду мы находили обильные запасы шелка, жемчуга, сахара и прочего. Я не помнил себя от радости при виде такого богатства, ибо, раз на корабле никого не было, я полагал, что могу все считать своим. Однако Ибрагим напомнил мне, что мы, по всей вероятности, находимся еще очень далеко от земли и что одним нам, без посторонней помощи, до нее не добраться.

Мы подкрепились яствами и напитками, которые нашлись здесь в изобилии, и вернулись на палубу. Но тут нас снова мороз пробрал по коже при жутком зрелище трупов. Мы решили избавиться от них, выбросив их за борт, но какой ужас охватил нас, когда мы убедились, что ни одного из них сдвинуть с места нельзя! Они были точно прикованы к полу, и, чтобы их удалить, пришлось бы выломать доски из палубы, но для этого у нас не было инструментов. И капитана тоже не удалось оторвать от его мачты; даже вынуть у него из застывшей руки ятаган мы не могли.

День мы провели в печальных размышлениях о нашей доле, а когда стала приближаться ночь, я позволил старику Ибрагиму лечь спать, сам же решил оставаться на палубе, высматривая, не появится ли помощь. Но когда взошел месяц и я по звездам высчитал, что время приближается к одиннадцати, меня стал одолевать сон, потому что я отчетливо слышал, как билось море о борта корабля, а паруса скрипели и свистели под ветром. Вдруг мне послышались на палубе мужские голоса и шаги. Я хотел приподняться и выглянуть, но незримая сила сковала мне члены, — даже глаза я не мог приоткрыть. А голоса становились все отчетливей; мне чудилась веселая возня матросов на палубе, сквозь шум я различал чей-то громкий повелительный голос, кроме того, я отчетливо слышал, как подтягивались канаты и крепились паруса. Но мало-помалу сознание мое помутилось, я впал в глубокий сон, сквозь который мне мерещился лязг оружия; проснулся я, только когда солнце стояло уже высоко в небе и жгло мне лицо. С удивлением озирался я по сторонам; буря, мертвецы и все, что я слышал этой ночью, представилось мне сном; но когда я вгляделся, все было по-вчерашнему. Неподвижно лежали мертвецы, неподвижно стоял пригвожденный к мачте капитан. Я посмеялся над своим сном и встал, чтобы отыскать моего старика.

Он сидел в каюте, погруженный в размышления. "О господин, — воскликнул он, когда я вошел туда, — я предпочел бы лежать на самом дне моря, чем провести еще одну ночь на этом бесовском корабле!" Я спросил его о причине такого отчаяния, и он ответил мне: "Проспав несколько часов, я проснулся и услышал над головой какую-то беготню. Сперва я подумал было, что это вы, но нет, — там топталось не меньше двадцати человек, и кроме того, ко мне доносились оклики и крики. Наконец тяжелые шаги раздались и на лестнице. Тут в голове у меня все смешалось; лишь минутами сознание возвращалось ко мне, и я видел, как тот самый человек, что пригвожден наверху к мачте, сидел здесь за столом, пел и пил вино, а тот, в пунцовом кафтане, что лежит на палубе неподалеку от него, сидел рядом и пил вместе с ним". Так рассказывал мой старый слуга.

Вы легко поймете, друзья, каково было у меня на душе, — обмана чувств тут быть не могло, ведь и я отчетливо слышал возню мертвецов. Плыть на корабле в такой компании казалось мне ужасным. А Ибрагим мой снова погрузился в глубокие думы. "Вспомнил!" — наконец вскричал он. Ему пришло на ум заклинание, которому научил его дед, человек бывалый и много путешествовавший, и которое помогало против колдовства и наваждений; кроме того, мой старый слуга уверил меня, что, усердно читая молитвы из Корана, мы одолеем на следующую ночь тот неестественный сон, который охватывал нас. Предложение старика пришлось мне по душе. С тревогой ждали мы приближения ночи. Подле каюты капитана был чуланчик; там мы решили спрятаться. Мы просверлили в дверях несколько дыр, достаточно больших, чтобы видеть сквозь них всю каюту; затем мы крепко-накрепко заперли дверь изнутри, и Ибрагим написал на всех четырех углах имя пророка. Так мы стали дожидаться ужасов ночи. И опять около одиннадцати часов меня неудержимо стало клонить ко сну. Мой слуга посоветовал мне прочесть несколько молитв из Корана, что мне действительно помогло. Вдруг наверху проснулась жизнь; канаты заскрипели, на палубе раздались шаги, и до нас явственно долетели голоса. Некоторое время мы просидели в напряженном ожидании, как вдруг услышали, что кто-то спускается по лестнице в каюту. Тут старик начал произносить заклятие против привидений и колдовства, которому научил его дед:
Летаете ль вы на просторе,
Скрываетесь ли под землей,
Таитесь ли в недрах вы моря,
Кружит ли вас вихрь огневой,
— Аллах ваш творец и властитель,
Всех духов один повелитель.

Должен сознаться, что я не очень верил в это заклинание, и когда дверь раскрылась, волосы у меня встали дыбом. В каюту вошел тот высокий статный человек, которого я видел пригвожденным к мачте. Гвоздь и теперь торчал у него посреди лба, но ятаган он вложил в ножны; за ним вошел еще один, одетый менее богато, и его я видел лежащим наверху. Первый был, бесспорно, капитан, бледное лицо его обрамляла длинная черная борода; дико вращая глазами, оглядывал он каюту. Я хорошо рассмотрел его, когда он проходил мимо; он же, по-видимому, не обращал никакого внимания на дверь, за которой мы скрывались. Он и его спутник уселись за стол посреди каюты и заговорили на незнакомом нам языке громким, почти доходящим до крика голосом. Голоса их cтановились все громче и яростней, пока наконец капитан не ударил кулаком по столу так, что стены задрожали. С диким хохотом вскочил его собеседник и кивнул капитану, чтобы тот следовал за ним. Капитан поднялся тоже, выхватил ятаган из ножен, и оба покинули каюту. Мы вздохнули свободней, когда они ушли; но страхам нашим долго еще не суждено было кончиться. На палубе становилось все шумней и шумней. Оттуда доносилась беготня, слышались крики, смех и вой. В конце концов шум перешел в адский грохот, казалось, словно палуба со всеми парусами обрушивается на нас; раздался звон оружия, крик — и внезапно опять наступила мертвая тишина. Когда спустя несколько часов мы решились подняться наверх, то все было по-прежнему: мертвецы лежали, как и раньше, неподвижные и одеревенелые.

Так провели мы на корабле несколько дней; корабль подвигался в направлении к востоку, где, по моему расчету, должна была находиться земля, но если за день он и проходил порядочное расстояние, то ночью, видимо, возвращался вспять, ибо при восходе солнца мы оказывались всегда на прежнем месте. Объяснить себе это мы могли только одним: что мертвецы по ночам плыли на всех парусах обратно. Чтобы это предотвратить, мы до наступления ночи подвязали паруса и применили уже испытанное однажды средство — мы написали на пергаментном свитке имя пророка, прибавили к этому дедовское заклинание и обернули свитком связанные паруса. С трепетом ждали мы у себя в каморке, что будет дальше. Призраки в эту ночь неистовствовали еще сильнее! На следующее утро паруса были подвязаны так же, как мы их оставили. Теперь, в течение дня, мы стали распускать столько парусов, сколько требовалось, чтобы корабль не спеша двигался вперед, и таким образом за пять дней прошли порядочное расстояние.

Наконец утром шестого дня мы увидели невдалеке землю и возблагодарили Аллаха и его пророка за наше чудесное спасение. Весь этот день и следующую ночь мы плыли вдоль берега, а на седьмое утро обнаружили невдалеке город. С большим трудом нам удалось бросить якорь, который тотчас же укрепился; затем мы спустили на воду стоявшую на палубе лодку, налегли на весла и поплыли к городу. Спустя полчаса мы вошли в реку, впадавшую в море, и поднялись на берег. У городских ворот мы осведомились, как называется город, и узнали, что город этот индийский; находится он поблизости от той местности, куда я первоначально собрался плыть. Мы отправились в караван-сарай и подкрепились после своего необычайного путешествия. Там же я поспешил разузнать, как мне найти мудрого и ученого человека, и при этом дал понять хозяину, что нужен мне такой человек, который сведущ в колдовстве. Он привел меня на отдаленную улицу, к невзрачному домику, постучался, а когда меня впустили, наказал мне спросить Мулея.

В доме меня встретил седобородый старичок, с длинным носом, и спросил, чего я желаю. Я сказал, что ищу мудрого Мулея, и он мне ответил, что он и есть Мулей. Тут я спросил у него совета, как мне поступить с мертвецами и каким способом убрать их с палубы.

Он ответил мне, что матросы, верно, осуждены плавать по морю за какое-нибудь злодеяние. Он полагает, что чары рассеются, как только мертвецов перенесут на землю; но снять их можно лишь вместе с досками, на которых они лежат. Корабль же со всеми его богатствами принадлежит мне перед богом и законом, ибо я его как бы нашел; но все это я должен хранить в глубокой тайне; и если я ему сделаю маленький подарочек от своих излишков, то он вместе со своими рабами поможет мне вынести мертвецов. Я обещал щедро наградить его, и мы отправились в путь, взяв с собой пятерых рабов, снабженных пилами и топорами. По дороге колдун Мулей не мог надивиться, как удачно мы придумали перевить паруса изречениями из Корана. Он сказал, что это для нас было единственным средством спасения.

Солнце стояло еще высоко, когда мы добрались до корабля. Мы все дружно принялись за работу, не прошло и часа, как четверо мертвецов лежали уже в челноке. Рабам было приказано перевезти их на землю и там похоронить. Вернувшись, они рассказали, что мертвецы избавили их от трудов погребения, ибо, будучи положены на землю, они тотчас же обратились в прах. Мы продолжали выпиливать доски и к вечеру перевезли на землю всех мертвецов. Наконец, на борту остался лишь тот, что был пригвожден к мачте. Тщетно старались мы вытащить гвоздь из дерева, никакой силой не удалось выдвинуть его хотя бы на волосок. Я не знал, как быть, нельзя же было срубить мачту, чтобы перенести капитана на землю. Но из этой беды меня тоже выручил Мулей. Он спешно отправил одного из рабов на берег, приказав ему привезти горшок с землей. Когда горшок был принесен, колдун пошептал над ним какие-то таинственные слова и высыпал землю на голову мертвеца. Тот немедленно открыл глаза, глубоко вздохнул, и рана от гвоздя у него на лбу стала кровоточить. Теперь мы без труда вынули гвоздь, и раненый упал на руки одного из рабов.

— Кто привел меня сюда? — спросил он, очнувшись. Мулей указал на меня, и я подошел к нему поближе. — Благодарю тебя, неведомый чужестранец, ты спас меня от долгих мучений. Уже пятьдесят лет мое тело плавает по этим волнам, а дух мой был осужден возвращаться в него каждую ночь. Но теперь головы моей коснулась земля, я получил отпущение и могу удалиться к праотцам.

Я просил его рассказать нам, в чем причина его мытарств, и он заговорил:

— Пятьдесят лет тому назад я был влиятельным, именитым человеком и жил в Алжире; страсть к наживе побудила меня снарядить корабль и заняться пиратством. Я промышлял этим ремеслом уже некоторое время, когда в Занте на корабль ко мне сел один дервиш, которому хотелось проехать бесплатно. Мы с товарищами были люди грубые и ни во что не ставили святость дервиша; я даже позволял себе насмехаться над ним. Однажды он, в благочестивом рвении, осудил мой греховный образ жизни; ночью, во время выпивки с моим штурманом, я вспомнил его слова и вскипел от гнева. Разъяренный тем, что какой-то дервиш осмелился сказать мне слова, которых я не потерпел бы даже от султана, я бросился на палубу и вонзил ему в грудь кинжал. Умирая, он проклял меня и мой экипаж, сказав, что нам не дано ни жить, ни умереть, пока мы не коснемся головой земли. Дервиш умер, мы бросили его в море и посмеялись над его угрозами. Но слова его сбылись в ту же самую ночь. Часть моего экипажа возмутилась против меня. Произошла яростная схватка; мои приверженцы были побеждены, и мятежники пригвоздили меня к мачте. Но и они погибли от полученных ран, и скоро весь мой корабль представлял собой большую могилу. У меня тоже помутилось в глазах, дыхание остановилось, я думал, что умираю. Но то было лишь оцепенение, сковавшее меня. На следующую ночь, в тот самый час, когда мы бросили дервиша в море, все мы пробудились. Жизнь вернулась, но говорить и делать мы могли лишь то, что говорили и делали в роковую ночь. Так мы плаваем уже целых пятьдесят лет — не можем ни жить, ни умереть, ибо как нам было достичь земли? С безумной радостью распускали мы все паруса каждый раз, как начиналась буря, надеясь разбиться об утесы и найти усталой голове покой на дне моря. Но это нам не удавалось. Теперь же наконец я умру. Еще раз благодарю тебя, мой неведомый спаситель! Если сокровища могут тебя вознаградить, возьми мой корабль в знак моей признательности.

Сказав это, капитан поник головой и испустил дух. Тотчас и он превратился в прах, как его спутники. Мы собрали прах в ящичек и закопали его в землю; в городе я нашел рабочих, которые починили мой корабль. С большой прибылью выменяв те товары, что имелись у меня на борту, на другие, я нанял матросов, щедро одарил моего друга Мулея и направился к себе на родину. Однако плыл я не прямым путем, а приставал к разным островам и странам, продавая свои товары. Пророк благословил мое начинание. Спустя девять месяцев я прибыл в Бальсору, удвоив наследство, полученное от умершего капитана. Мои сограждане немало удивились моим богатствам и моей удаче и полагали, что я, наверное, нашел алмазную пещеру знаменитого морехода Синдбада. Я не стал разуверять их; но с тех пор все бальсорские юноши, едва достигнув восемнадцати лет, пускались в странствия, чтобы, подобно мне, найти свое счастье. А я жил спокойно и мирно и каждые пять лет совершал путешествие в Мекку, дабы возблагодарить в святых местах господа за его милости и умолить его, чтобы он принял к себе в рай капитана и его товарищей.

Генрих Гейне. Из мемуаров господина фон Шнабелевопского

(Перевод Е.Лундберг)

...Незабываемым остается для меня это первое морское путешествие. Старая моя двоюродная бабушка рассказывала мне множество морских сказок, и они теперь снова расцвели в моей памяти. По целым часам просиживал я на палубе и думал о старинных историях, и когда до меня доносилось бормотание волн, мне казалось, что я слышу бабушкины речи. Закрыв глаза, я видел ее точно живую, с единственным зубом во рту: она опять, быстро двигая губами, рассказывала историю о Летучем Голландце.

Мне очень хотелось увидеть морских русалок, сидящих на белых утесах и расчесывающих зеленые волосы; но мне удалось услышать только их пение. Как ни всматривался я напряженно в прозрачное море, я не увидел затонувших городов, среди которых люди, обращенные колдовством в рыб, ведут свою чудесно глубинную подводную жизнь. Рассказывают, будто лососи и старые скаты сидят там у окошка, разряженные, точно дамы, обмахиваются веерами и поглядывают на улицу, где плавает треска в ратманских мундирах, где кишат крабы, омары и всякая мелкота из породы раков и откуда снизу вверх лорнируют их молодые модники-сельди. Однако я не мог заглянуть так глубоко,— до меня доносился снизу только звон колоколов.

Однажды ночью я увидел проходящий мимо большой корабль с распущенными кроваво-красными парусами, походивший на темного великана в широком огненно-красном плаще. Это и был Летучий Голландец.

Но в Амстердаме, куда я вскоре прибыл, я увидел страшного мингеера живого, правда на сцене. При этой оказии я познакомился в амстердамском театре с одной из тех русалок, которых тщетно искал в море. Так как она была очень мила, я посвящу ей особую главу.

ГЛАВА VII

Легенда о Летучем Голландце вам, наверно, известна. Это история о заколдованном корабле, который не может достигнуть гавани и с незапамятных времен скитается по морю. Встретится ему другое судно, и вот к нему подплывают в лодке несколько человек из жуткого экипажа и просят оказать им услугу, приняв пакет писем. Эти письма следует непременно прибить гвоздями к мачте, не то судно постигнет какое-нибудь несчастье, особенно если на борту его нет библии или если к фок-мачте не прибита подкова. Письма всегда адресованы людям, которые либо никому неведомы, либо давно умерли, так что, случается, поздний потомок получит вдруг любовное письмо, адресованное его прабабушке, сотню лет уже покоящейся в могиле. Этот деревянный призрак, это страшное судно названо по имени своего капитана, голландца, который однажды поклялся всеми чертями, что, несмотря на налетевший в ту минуту сильный шторм, он объедет какой-то мыс, название которого я позабыл, если бы даже для этого пришлось плавать до страшного суда. Дьявол поймал его на слове,— он обречен блуждать по морям до страшного суда, освободить же его в силах только верность женщины. Дьявол, как бы глуп он ни был, не верит в женскую верность и посему разрешает заколдованному капитану раз в семь лет сходить на берег и жениться, добиваясь таким путем избавления. Бедный голландец! Он частенько радуется, избавившись от брака и своей избавительницы и возвращается снова на борт корабля.

На этой сказке построена пьеса, которую я видел в амстердамском театре. Опять прошло семь лет, бедный голландец, утомившись более чем когда-либо от бесконечных блужданий, сходит на берег, заводит дружбу с одним шотландским купцом, продает ему алмазы по смехотворно низкой цене и, услыхав, что у его клиента красавица дочь, просит отдать ее ему в жены. И эта сделка тоже заключена. Вот мы видим дом шотландца: девица, робея душою, ожидает жениха. Она часто с тоской поглядывает на висящую в комнате большую темную картину, изображающую красивого человека в испано-голландском костюме: это старинная, доставшаяся по наследству картина, и, согласно признанию бабушки, на ней правдиво изображен Летучий Голландец в том облике, в каком его видели сто лет назад в Шотландии во времена короля Вильгельма Оранского. С этой картиной связано также переходящее из рода в род предостережение, по которому женщины этой семьи должны опасаться оригинала. Именно потому девушка с детства запечатлела в своем сердце черты этого опасного человека. И когда настоящий Летучий Голландец в подлинном своем виде входит в комнату, девушка трепещет, но не от страха. Однако и он смущен при виде портрета. Когда ему объясняют, кто изображен на портрете, ему все же удается отвести от себя всякие подозрения. Он смеется над суеверием, он издевается сам над Летучим Голландцем, Вечным Жидом океана. Однако, непроизвольно впадая в печальный тон, он рассказывает, какие несказанные муки пришлось претерпеть мингееру: среди безбрежной водной пустыни, говорит он, плоть его — не что иное, как гроб, в котором тоскует душа; его гонит от себя жизнь и не принимает смерть; подобно пустой бочке, которую волны кидают друг другу и снова насмешливо отбрасывают, мечется бедный голландец между жизнью и смертью, и ни та, ни другая не хотят его принять; его скорбь глубока, как море, по которому он плавает; на корабле его нет якоря, а в сердце — надежды.

Мне думается, что приблизительно таковы были слова, которыми закончил жених. Невеста серьезно приглядывается к нему и бросает косые взгляды на портрет. Похоже, что она разгадала его тайну, и когда он затем спрашивает: «Катарина, будешь ли ты мне верна?», она решительно отвечает: «Верна до смерти!» В этот момент, помнится, я услыхал чей-то смех, и этот смех исходил не снизу, из ада, а сверху, из райка. Взглянув наверх, я увидел удивительно красивую Еву, которая соблазнительно глядела на меня своими большими голубыми глазами. Рука ее свешивалась с перил галереи, и в руке она держала яблоко, или, вернее, апельсин. Но вместо того чтобы символически предложить мне половину, она лишь метафорически бросала мне на голову корки. Нарочно или случайно? Мне хотелось это узнать. Но когда я поднялся в раек, чтобы продолжить знакомство, то был немало удивлен, увидав белую кроткую девушку с чрезвычайно женственной, мягкой фигуркой, никак не болезненную, но хрустально-нежную, образ домовитой скромности и сулящей счастье прелести. Только где-то слева у верхней губки залегло, или, скорее, свернулось колечком нечто вроде хвостика у скользящей ящерицы. Это была таинственная черточка, которую никак нельзя встретить у невинных ангелов, но которой не встретишь и у пакостных демонов. Эта черта не означала ни добра, ни зла, но лишь порочное познание: это — улыбка, отравленная ядом яблока познания, от которого вкусили уста. Когда я замечаю эту черту на мягких полнокровных девичьих устах, я чувствую, как судорожно вздрагивают мои губы дрожью желания - поцеловать ее уста: это — сродство душ!

Поэтому я шепнул красивой девушке на ухо:
- Юфрау! Я хочу целовать твой рот.
- Клянусь богом, мингеер, прекрасная мысль, - был ответ, стремительно, с упоительным благозвучием прозвучавший из глубины сердца.

Однако нет... мне хочется теперь умолчать обо всей этой истории, которую я хотел рассказать здесь и для которой Летучий Голландец должен был служить только рамой. Так я отомщу тем притворно целомудренным женщинам, которые упиваются подобными историями, восхищаются ими до пупа, а то и глубже, а затем бранят рассказчика, морщат нос в обществе и кричат о его безнравственности. Это хорошая история, превосходная, как ананасное варенье, или как свежая икра, или как трюфели в бургундском, и она могла бы послужить приятным чтением после молитвы. Но из мстительности, в наказание за прежние несправедливости, я молчу. Поэтому я ставлю здесь многоточие...

Это многоточие означает черный диван, на нем-то и произошла история, которой я не рассказываю. Невинному придется пострадать вместе с виноватым, иная чистая душа поглядывает сейчас на меня молящим взглядом. Что же, этим избранным я потихоньку признаюсь, что никто так дико не целовал меня, как та голландская блондинка, и что она победоносно разрушила предубеждение, которое я до тех пор питал против белокурых волос и голубых глаз. Только теперь понял я, почему один английский поэт сравнил таких дам с замороженным шампанским. Под ледяной оболочкой таится пламеннейший напиток.

Нет ничего более пикантного, чем контраст между внешней холодностью и внутренним жаром, который вакхически вспыхивает и непреодолимо опьяняет счастливого бражника. Да, значительно сильнее, чем у брюнеток, пылает пожар чувственности в этих сошедших с иконы тихонях-святых с золотым ореолом волос и синими небес¬ными глазами и благочестиво лилейными руками. Я знаю блондинку, дочь одного из лучших голландских семейств, которая время от времени покидала свой прекрасный замок на Зюдерзее, отправлялась инкогнито в Амстердам, а там в театре швыряла каждому, кто ей понравится, апельсиновые корки в голову и — голландская Мессалина — проводила иной раз неистовые ночи даже в матросских кабаках.

...Возвратившись в театр, я поспел как раз к последней сцене пьесы, когда жена Летучего Голландца, госпожа летучая голландка, ломает в отчаянии руки на высоком утесе, а в море на палубе страшного корабля стоит злополучный супруг. Он любит ее, но хочет покинуть, чтобы избавить от гибели, и открывает ей свою ужасную судьбу и тяготеющее над ним страшное проклятие. А она кричит громким голосом: «Я была тебе верна до этого часа и знаю надежное средство сохранить мою верность до самой смерти!»

С этими словами верная жена бросается в море, и вот наступает конец проклятью, тяготеющему над Летучим Голландцем; он спасен, и мы видим, как корабль-призрак погружается в морскую пучину.

Мораль пьесы для женщин заключается в том, что они должны остерегаться выходить замуж за летучих голландцев, а мы, мужчины, можем из этой пьесы вывести, что даже при самых благоприятных обстоятельствах погибаем из-за женщин.

Летучий Голландец: обсуждение темы

Не могу оставить без ответа это утверждение:

Дуэт Голландца и Сенты. Первая часть Wie aus dem fenem Land... перкрасна, а кусок со слов Wilst du den Vater Wahl до появления Даланда лишний.

Возможно, причина появления подобных мнений - в бездарности режиссеров. Действительно, в питерской постановке, например, как только Голландец остается с Сентой наедине, он решительно к ней подходит (в темпе, разительно противоречащем звучащему в музыке), молча заваливает на пол, ложится сверху и целует до конца вступления. А потом садится и вдруг начинает вещать, какие давние мечты оживил в нем чистый образ этой девы :-). Не удивительно, что дальнейший дуэт выглядит уже лишним - вообще весь.

Но если выкинуть из головы режиссерские глупости и внимательно прочитать текст и послушать музыку, видно, что дуэт не затянутый, а чрезвычайно эмоционально и драматургически насыщенный. Он четко распадается на несколько частей. Та первая часть, которую Modus только посчитал прекрасной - вся с ремаркой "про себя", то есть это внутренние монологи героев. Внешне при этом они продолжают оставаться в том же трансе, который начался с появления Голландца - что подчеркивается темпом и характером музыки. Оба, и Голландец, и Сента, в этой короткой части дуэта проходят через недоверие, надежду и пугливое отрицание - "нет, нет, это не любовь, это просто желание спасения..." ("милосердие", для Сенты).

После этого взаимного самоуспокоения "мысленный" дуэт переходит в реальный диалог: Голландец делает Сенте формальное предложение и спрашивает её согласия. Она столь же формально отвечает, что покорна желанию отца. Официальный характер этой части очень заметен в музыке. Но тут опять начинается мысленный диалог - или почти мысленный, уже не "про себя", а "в сторону". Слишком решительный ответ вызывает у Голландца сомнения в его искренности, он спрашивает, почему так? Она отвечает, глядя на портрет, мол, он так страдал... И тут - в музыке взрыв, фонтан, у Голландца сдают нервы, он больше не в силах бороться с желанием поверить, я так и вижу, как под этот разгонный пассаж он кидается на колени - ты ангел, только ты меня спасешь - и Сента, с полным сознанием своей миссии, отвечает - да, я тебя спасу... Первая кульминация дуэта - но она внезапно обрывается.

Тут очень характерный момент - только позволив себе поверить в любовь, в том числе, в свою, Голландец первым делом пугается за Сенту, за то, что подвергает её опасности, и начинает её пугать и отговаривать. То есть, он уже сейчас готов пожертвовать своим только было обретенным спасением ради того, чтобы Сентой не рисковать. Музыка - мрачная и угрожающая. Сента буквально оскорблена, она заявляет, что все эти опасности - для тех, кто не знает долга, а она-то знает... И с разгону клянется быть верной до смерти. Они оба этим ошеломлены - но рубикон перейден, и остается только кинуться вперед очертя голову - восторг, победа, любовь, головокружительный вальс...

В Голландце Вагнер ещё не растекался мыслию по древу, в этом дуэте - ни одной ноты, ни одного слова не по делу, каждое душевное движение и слово очень логично вытекает одно из другого. Если это нормально поставить, зритель проживет всю сцену, не дыша - и близко не заметит никаких длиннот. Эх, режоперы, до чего ж они все портят.

Безумству гордых - эта песня...

Почему-то традиционно "Летучий Голландец" считается оперой о самоотверженной спасительной любви - мне же с первого прослушивания в первую очередь бросилась в глаза (в уши :-)) ярко выраженная антирелигиозная направленность, как это ни странно для сюжета, основанного на отношениях героев с Сатаной и ангелом. Как минимум, легко заметить арелигиозность героев, что само по себе необычно для заявленного 17-го века. В тексте оперы бог упоминается только в бытовых выражениях типа "бог в помощь" (если читать оригинал, а не самый известный перевод Лепко, который, вероятно, этим обстоятельством был тоже озадачен и по мере сил попытался исправить :-)). Что ещё более удивительно - Голландец в выходном монологе, сетуя на свои ужасные страдания, даже не пытается молиться, каяться и просить божественной помощи. Он совершенно не сомневается в существовании, как минимум, Сатаны и ангелов, он уверен в грядущем конце мира и страшном суде - но, что тоже чрезвычайно любопытно, отнюдь не собирается в этом мероприятии участвовать, а планирует исчезнуть в небытии вместе с гибнущим миром. Это не то чтобы отсутствие религиозности - скорее, я бы сказала, религиозность языческого типа, когда боги воспринимаются не как некая надмировая сила, а как существа, принадлежащие этому миру, и хоть неизмеримо более могущественные, но, в принципе, равноправные человеку и в силу этого могущие быть субъектами договора.

В обзоре источников сюжета и, в частности, различных вариантов легенды о Летучем Голландце, я пришла к выводу, что герой оперы пострадал не за разгульную жизнь, убийства или стяжательство, как в некоторых версиях легенды, а исключительно за гордыню, (которая, правда, на самом деле числится смертным грехом) - за попытку добиться поставленной цели наперекор стихии и воле "высших сил". Это же относится и к герою новеллы Гейне, послужившей одним из источников либретто. Однако, между сюжетами новеллы и оперы есть одно чрезвычайно существенное отличие. Часто анализ изменений, который Вагнер внес в сюжет по сравнению с источником, оказывается очень важным для прояснения его намерений. В новелле Гейне условие снятия проклятия Голландцу ставит Сатана: "Дьявол поймал его на слове, — он обречен блуждать по морям до страшного суда, освободить же его в силах только верность женщины. Дьявол, как бы глуп он ни был, не верит в женскую верность и посему разрешает заколдованному капитану раз в семь лет сходить на берег и жениться, добиваясь таким путем избавления." ((с) Гейне) Это кажется логичным - дьявол таким образом разнообразит страдания проклятого, продлевает свое развлечение и заодно организует регулярную поставку новых проклятых душ очередных изменщиц. Кроме того, все любители фэнтези прекрасно знают, что не бывает проклятий без условий отмены, хотя бы сколь угодно малореализуемых, так что вариант Гейне выглядит совершенно убедительным. Тем не менее, Вагнер меняет именно это вполне обычное и логичное обстоятельство.

В опере Сатана проклинает героя безусловно - ну, до Страшного Суда. Но через некоторое время - заметим, не сразу, а через некоторое время, когда Голландец уже вволю побился головой о стенку, проникся наказанием и перепробовал всякие варианты самоубийства - условие спасения ему предлагает не кто-нибудь, а ангел! С чего бы это, а? Да ещё такое странное условие, которое не требует никаких подвигов от самого Голландца, а требует подвига от кого-то другого, причем этот другой рискует, не совершив подвига, пополнить список жертв Сатаны - не правда ли, любопытная идея, для ангела-то! Что надеется на выходе получить ангел, если готов заплатить за это множеством душ женщин, оказавшихся слишком слабыми, чтобы сохранить Голландцу верность?

Косвенно этот вопрос может прояснить один нюанс, сам по себе тоже довольно странный: Голландец, вроде бы, честно пытается выполнить условие - но делает это максимально неэффективным способом, выбирая невесту не глядя, буквально, первую встречную - как будто не только заранее уверен, что ничего не выйдет, но даже стремится к этому. Можно, конечно, вслед за Гейне, предположить, что страдания героя лицемерны, и что он выполняет условия тоже только чтобы разнообразить свое существование, отнюдь не стремясь его прекратить. ("Бедный голландец! Он частенько радуется, избавившись от брака и своей избавительницы и возвращается снова на борт корабля." ((с) Гейне) :-)) Но у меня другое предположение.

Гордость, тем паче, гордыня, опирается на независимость и самодостаточность. Потому нет большего унижения для лихого капитана, чем заставить его ожидать помощи и спасения от кого-то другого, тем более, от слабой женщины - притом что каждая неудачная попытка увеличивает список погибших по его вине и груз на его совести. Другими словами, этот "путь спасения" объективно усиливает наказание - не зря Голландец подозревает ангела в преднамеренном издевательстве. И тем не менее, это усиление оказывается эффективным: сам факт, что Голландец пытается предложением воспользоваться, говорит о том, что его гордыня дала трещину. Он ещё не сломлен, но уже сгибается, он заранее заявляет, что очередная попытка тоже окажется бесполезной - но не может подавить отчаянную надежду, что в этот-то раз повезет... Он ненавидит себя за эту уступку, разрываясь от взаимоисключающих чувств - и именно поэтому, надеясь против воли на помощь верной женщины, так мало старается такую женщину найти.

Другими словами, условие спасения от проклятья, поставленное ангелом, преследует ту же цель, что и, собственно, само проклятье - наказать и сломить гордыню. Мы наблюдаем редчайший случай в мировой фэнтезийной литературе, когда "светлые силы", в лице ангела, объединяются с "темными", в лице Сатаны, с целью нагнуть гордеца. И что самое поразительное - эта объединенная коалиция в финале проигрывает, вынужденная снять проклятье, хотя Голландец своими принципами так и не поступился. И все потому, что ему повезло наткнуться на вторую такую же гордячку.

Забавно, что Сенту часто представляют экзальтированной истеричкой, а её поступок - проявлением внезапно вспыхнувшей самоотверженной любви. О любви в опере толкует только Эрик, а сама Сента объясняет свои действия долгом и верностью слову. И это слово - вовсе не клятва, данная Голландцу в дуэте второго акта. Это просто слово, много слов, неоднократно сказанных задолго до этого подругам, Эрику и, в конце концов, самой себе.

Конечно, девушка - фантазерка, как почти все юные девушки. Легко представить себе, например, нашу современницу - тинэйджера, у которой на стенке висит портрет любимого киноартиста или рок-певца, и она увлеченно придумывает себе душераздирающие сюжеты, в которых становится свидетельницей какой-нибудь аварии и, рискуя жизнью, спасает своего кумира из огня. Такие фантазии кажутся вполне безопасными и ни к чему не обязывающими, пока вероятность их осуществления равна нулю. Но что если фантазерка действительно встретит героя своих мечтаний в беде и столкнется с необходимостью в самом деле вытаскивать его из огня? Поступок в такой ситуации - вовсе не свидетельство внезапной любви к фактически незнакомому мужчине, а просто вопрос самоуважения.

Самоуважение дороже жизни - обратная сторона все той же гордыни. Когда Голландец бросил Сенте в лицо обвинение в слабости и нарушении клятвы - как назвать её яростную потребность любой ценой доказать, что он не прав? При чем тут любовь? И характерно, что Сента в своей последней реплике проявляет то же языческое (или, может быть, протестантское?) отношение к "высшим силам" - бросая "деньги на бочку", она фактически требует от ангела ответного выполнения его обещания... В чем-то тут можно разглядеть зародыш будущей проблематики "Кольца", в котором бог, заключая договоры в своих целях, в конце концов запутывается в собственных интригах и проигрывает заведомо слабейшим, будучи вынужденным этим договорам следовать.

Именно поэтому, несмотря на очевидную трагичность, финал "Голландца" всегда казался мне жизнеутверждающим и духоподъемным. В отличие, например, от "Лоэнгрина", который рассказывает, в сущности, о поражении, "Голландец" заканчивается победой - пусть дорого, очень дорого оплаченной, но победой - слабых, но гордых, смертных над всеми ангелами и демонами, вместе взятыми.