Вагнер. Пять песен на стихи Матильды Везендонк

История Матильды Везендонк Начало Вагнер Продолжение Стихи и драмы В Германии Пять песен для женского голоса на стихи Матильды Везендонк

История Матильды Везендонк

Начало

Агнес Лукемайер родилась в Вуппертале (недалеко от Дюссельдорфа) в 1828 году. Отец её был почтенным купцом, замуж она вышла в 20 лет за энергичного процветающего коммерсанта Отто Везендонка. До этого она была Агнес, а в Матильду превратилась перед свадьбой по просьбе мужа – так звали его первую рано умершую жену, а ещё раньше старшую сестру, с 9-и до 24-х лет заменившую Отто мать и затем тоже скончавшуюся. Такое встраивание молодой честолюбивой девушки в ряд предшествующих Матильд даёт ключик к некоторым из последующих событий, однако проясним сразу: это был, может, и не по горячей любви, но совершенно добровольно заключённый брак. Отто тоже был из уважаемого вуппертальского рода, с Матильдой познакомился на свадьбе общих знакомых. Перспектива блестящей светской карьеры, открывавшаяся в браке с бизнесменом международного масштаба, надо думать, девушку искренне заинтересовала. А для того, чтобы слёту разобраться в своих чувствах и их последствиях, Агнес-Матильда была в свои двадцать ещё слишком неопытна.

Новоиспечённая чета Везендонков провела медовый месяц у брата Отто во Франкфурте, далее съездила для знакомства с компаньонами мужа в Нью-Йорк – и затем стала жить в Цюрихе, что называется, открытым домом. В 1852 году Везендонки познакомились с Вагнером. Отто личным примером поддержал концепцию композитора «Творец должен быть избавлен от материальных проблем», Матильда получила в ответ Сонату в свой альбом, переданную в 1853 году через Отто. Сложно сказать, кто из супругов больше восхищался композитором и был инициатором дальнейшего сближения с ним – во всяком случае, оно было предпринято по обоюдному согласию Матильды и Отто.

С середины 1855 по начало 1857 года Матильда Везендонк дважды была беременна, родила двух сыновей, и едва ли Рихард Вагнер был в это время более частым гостем семьи, чем прочие многочисленные знакомые Везендонков. Хотя заботами его не оставляли – в частности, перед поездкой в Лондон в качестве дирижёра в 1855 году, он получил от Отто рекомендацию к его партнёрам по бизнесу. Первые планы капитального обустройства оседлой жизни кочующего композитора в Цюрихе относятся к этому же времени.

Осенью 1857 года Отто заканчивает строительство роскошной виллы Везендонков на берегу озера – а рядом с ней уже вырос домик для дорогого друга Рихарда и его супруги Минны. Домик, скромно названный «Убежищем», имел два этажа в высоту, четыре больших окна по фасаду и был оформлен в вагнеровском вкусе. За «Убежище» Рихарду назначается небольшая плата – очевидно, исключительно для дружеского успокоения его самолюбия, ибо на регулярности платежей никто не настаивает, да и вряд ли такая символическая сумма могла окупить затраты на строительство и содержание дома.

Живя в непосредственной близости, Вагнеры и Везендонки начинают общаться очень плотно. Минна в этот круг не вписывается, зато Матильда берёт у Рихарда уроки музыки. Фрау Везендонк ещё красива и уже умна. Она в это время на пороге тридцатилетия, начинает серьёзно заниматься поэзией, у неё трое детей (из четырёх родившихся на тот момент, первый сын умер во младенчестве). За пять лет Отто совершенно убедился в достоинствах дорогого друга Рихарда, друг Рихард совершенно убедился, что теперь он не просто один из спонсируемых завсегдатаев салона Матильды, а сама она убедилась, что долги по продолжению рода отданы, можно вздохнуть свободно – и с таким другом рядом! Совместное музицирование, прогулки, патетика в защиту животных, природа, философия, общественные проблемы…

Вагнер

Вагнер забрасывает «Зигфрида» на середине и на небывалом взлёте чувств начинает «Тристана», обсуждая все подробности с Матильдой. «Первая», «единственная», «настоящая» – любовь композитора охотно признавалась всегда и всеми, кроме его второй жены, Козимы, уничтожившей большую часть писем Матильды к Рихарду (как она утверждала, впрочем, из лучших побуждений). В отсутствие достоверных источников сила чувств Матильды многими ставится под вопрос; но едва ли его стоит рассматривать всерьёз. Госпожа Везендонк была вполне порядочной женщиной, и, как бы она ни относилась к мужу в своём состоявшемся взрослении, получать многостраничные пылкие послания от мужчины лишь ради тщеславия она бы себе не позволила. Она тоже искренне искала любви.

Теоретически можно предположить, что Матильда к началу романа полностью разочаровалась в сексе и никаких отношений, кроме платонических, ни с кем и не желала. Однако для такого предположения вроде бы нет явных оснований. С другой стороны, за исключением напрашивающейся аналогии с мюнхенской «жизнью втроём», нет и фактов, подтверждающих, что Рихард и Матильда просто одурачили всех рассказами о своей глубокомысленной святости. Таким образом, мы останавливаемся на наиболее романтичной и эффектной трактовке отношений Вагнера и Везендонк: они были влюблены и любили, но любовниками не были.

Будь Отто не так богат и надёжен или свались на Рихарда уже тогда какой-нибудь король-покровитель, эта история действительно могла закончиться по-другому. Однако никакой матпомощи свыше подано не было – и наделённые живым воображением и теоретической базой влюблённые решили провести эталонный психологический эксперимент под лозунгом «Так говорил Шопенгауэр». Без сомнения, рулила этим экспериментом Матильда, рисковавшая в случае чего лишиться действительно многого (не только материальных благ, но по тем временам и самой основы своего высокого положения среди «приличных людей»). По крайней мере, так обстояло дело с рулением в первые несколько месяцев, пока эксперимент не превратился в «вещь в себе», где было сказано уже столько высоких слов и наставлено столько восклицательных знаков, что дезавуировать их и спуститься на грешную землю не представлялось возможным ни одному из экспериментаторов.

На самом деле Шопенгауэр говорил не так. Письма Рихарда к Матильде того периода свидетельствуют, что влюблённый гений всё перемешал и перепутал. Ежедневные, фонтанирующие превосходными степенями, песни любви под бой восклицательных знаков никак не вписывались в рассудочный пессимистический канон отказа от воли. Шопенгауэр был бы такой горячечной путаницей недоволен, а доволен ею был бы Фрейд, но его там, к счастью, ещё не могло случиться. Объясни Вагнеру кто-нибудь толково про сублимацию, его Тристан, чего доброго, пришёл бы к Изольде со свитком виршей, под чтение которых был бы выделен дополнительный акт. Впрочем, и Фрейду некогда было бы входить в такие объяснения с одной из сторон, ибо другая тоже сублимировала. Матильда ещё не была в то время сколько-нибудь профессиональной поэтессой, она только училась – но очень быстро. Пять стихов, написанных под впечатлением вагнеровских разговоров о «Тристане» были ещё не до такой степени хороши, чтобы быть стихами, но оказались уже достаточно хороши как романсы, музыку к которым написал их вдохновитель.

Продолжение

Почитать классическую вагнерианскую версию скандала 1858 года, приведшего к отъезду Вагнера из «Убежища», а Везендонков с виллы, можно в других материалах сайта. Версия Минны, естественно, сильно отличалась от этой "классики", но по понятным причинам широкого распространения не получила - при желании с ней тоже можно ознакомиться, например, почитав мнения о Матильде дочери Минны, Натали.

Как бы то ни было, не будучи сама по себе катастрофой, чехарда со скоропалительным бегством Матильды, однако, косвенно послужила причиной трагедии – в ноябре умер её старший шестилетний сын. Прерванные же после скандала почти на год контакты с Рихардом Матильда затем возобновила и много лет ещё переписывалась с ним. Некоторые её письма, начиная с 1861 года, сохранились.

Если почитать эту переписку, к примеру, за 1863 год, то там оба корреспондента продолжают нежно поддерживать друг друга, советоваться и рассуждать о горестности жизни, оба чувствуют себя обделёнными и виноватыми одновременно. Рихард колесит по Европе; как всегда, бесстрашно расписывает свои творческие планы и обсуждает возможности добычи денег, не забывая возмущаться этой необходимостью. Матильда пишет о себе меньше конкретики. Говоря о детях, практически не упоминает о младшем, родившемся год назад ребёнке, больше расспрашивает Рихарда о его делах, иногда за её пессимистической патетикой сквозит растерянность. Впрочем, после состоявшейся личной встречи, к моменту последнего письма тон становится совершенно спокойным (под последним подразумевается письмо о высылке по просьбе Козимы оставленных Вагнером на сохранение бумаг, после чего переписка перестала быть регулярной, однако не была прервана и пережила ещё несколько ситуативных возобновлений).

Была ли Матильда Везендонк в самом деле ангелом, как говорил Вагнер? Нет, не была – точнее говоря, была, но только для него и только те шесть лет, на которые хватило его «единственной настоящей любви». Дальше жизнь Матильды отнюдь не затухает, но как бы уравновешивается. В 1865 году она заводит дружбу с вагнеровским антиподом Иоганесом Брамсом – и вместе с тем в последние годы жизни упорно готовит к печати письма Рихарда. Она выхаживает Отто после тяжёлой болезни – и легко отправляет детей учиться подальше от отчего дома. Ей вообще кажется, что современные ей женщины слишком зациклены на семье, однако сама она пишет для детей.

Стихи и драмы

Два первых своих сборника обработанных немецких легенд и стихов для детей Везендонк издала в 1864 году. Детские стихи стали популярными – эта тема была продолжена ещё тремя сборниками, напечатанными в 1869, 1874 и 1890 годах. Из этих однозначной популярностью пользовался первый, сделанный как дорогая книжка с картинками. Издавала ли госпожа Везендонк их на собственные деньги или была так востребована, что издатели ангажировали её сами, сейчас уже установить невозможно. Так или иначе, в 20 веке её формат вышел из употребления и книги не переиздавались.

Не подвергая сомнению творческую жилку и восприимчивость, выделявшие эту образованную и обаятельную поклонницу Шопенгауэра из её буржуазного круга, надо, однако, понимать, что для своего времени она не могла быть поэтической величиной первого ряда, как это пытаются представить отдельные романтики-вагнерианцы. Даже отказавшись от сравнения с признанными мужскими авторитетами, очевидно, что некоторые женщины писали тогда ярче, легче, плотнее и с, прямо скажем, более прогрессивных общественных позиций. Как поэтесса Матильда Везендонк просто хорошо набила руку в своих темах, полностью реализовала отпущенный творческий потенциал и показала себя при этом не особенно заботливой, зато умной матерью. Именно детские стихи, написанные в пору воспитания собственных сыновей и дочери, снискали ей популярность у читателей, в то время как два сборника взрослой поэзии прошли без всякого шума.

Также Матильда Везендонк написала 8 драм преимущественно исторического содержания. Из них совершенно точно изданы были две – «Алкеста» и та самая «Гудрун», которая впоследствии была предложена Брамсу в качестве основы для оперы и была им вежливо отвергнута ввиду отсутствия интереса к опере вообще. Эта изданная в 1868 году пьеса даже дожила в каких-то архивах до наших дней, и, что бы там ни было написано, косвенно она свидетельствует о драматическом таланте автора. По сравнению с той же «Песнью о нибелунгах» легенда о Гудрун представляется нагромождением дичи, из которой практически невозможно вытащить ни последовательного повествования, ни сколько-нибудь внятной идеи. Если в «Песни» был один Хаген, из-за воинственного идиотизма которого заварилась вся каша, то в этом сюжете таких хагенов шесть – и к ним в придачу ещё три мстительных кримхильды, из которых эта самая Гудрун просто наиболее молодая и сообразительная.

Вот из этой замечательной истории Матильда Везендонк и сделала свою пьесу в пяти действиях. Однако соотечественники оценили в её произведении, похоже, не столько драматический талант, сколько то, что она ввела туда новый мотив: противостояние французского и немецкого. Почему-то прежде никто не додумывался, что в этом сюжете три немецких бандформирования принципиально отличаются от нормандского именно тем, что они немецкие. А госпожа Везендонк додумалась – и получила за это большой респект. Надо сказать, всякие национальные переосмысления были очень актуальны в Германии, начиная с середины 19 века. Так что в этом отношении Вагнер со своими операми и гипертрофированным немецким комплексом был просто в струе. Не удивительно, что обе его больших любви – Матильда и Козима – были ярыми националистками. Причём у Матильды, как и у Рихарда, не складывалось именно с французами, а например, в Италии она бывала с удовольствием, отлично знала язык и даже переводила кое-что из Данте и Леопарди.

Чтобы было понятно, как именно национализм Матильды выражался в её творчестве, вот отрывок из её стихотворения о Фридрихе Великом.

Не нужно даже знать немецкий, чтобы вычислить смысл этого пассажа по десяти знакомым словам: миллионы глаз со всей страны приветствуют своего кайзера на троне как ярчайшую звезду, и миллионы их сердец рвутся ему навстречу, дабы пядь за пядью преданно воплощать немецкие ценности. Звучит отрывок для своего времени на пристойную четвёрочку. Правда, нужно учитывать, то это только часть, а вообще в данном стихотворчестве ещё четырнадцать таких же ура-патриотичных строф.

Везендонки жили в Цюрихе, то есть городе не немецком – скорее всего, из-за налогов, хотя возможно, так было и вообще удобнее для бизнеса Отто. Однако мысль о том, что Швейцария многонациональная страна, кажется, так и не отложилась в их просвещённых головах. В 1871 году они с друзьями устроили такое бурное празднование победы Германии над Францией, что их не столь воинственные знакомые перестали с ними здороваться, юношество начало проводить перед домом возмущённые митинги с метанием подручных предметов, а городские власти дали понять, что господам Везендонкам лучше уехать подобру-поздорову, пока их прекрасную виллу и правда не сожгли.

В Германии

Продав недвижимость, супруги переехали в Дрезден. Отто практически отошёл от оперативного управления бизнесом, много времени посвящал меценатству – в особенности, своей картинной галерее, часть из которой выставлялась в публичных экспозициях. В 1876 году Везендонки съездили в Байройт на «Кольцо». Напомнив таким образом о себе в общегерманском масштабе, Матильда получила ещё три песни на свои стихи. На сей раз – от Отто Лессмана, в меру известного композитора и очень известного музыкального критика. Этот случай стал прямо-таки сигналом для нуждающихся в критическом внимании – с 1876 по 1914 год её стихи использовали ещё восемь малоизвестных композиторов.

В 1881 году в Дрездене была поставлена последняя из написанных Везендонк драм «Алкеста», в постановке принимал участие Иоганес Брамс (очевидно, в качестве композитора). В конце года супруги поехали с дочерью в Каир – во время их путешествия умер в Бонне от скоротечного воспаления лёгких их младший сын (там он учился в университете). На похороны Везендонки не успели, юношу похоронили на местном кладбище без них, таким образом образовалась новая семейная усыпальница в городе, где никто из оставшихся членов семьи никогда не жил.

В 1882 году Матильда и Отто перебрались из не достаточно имперского Дрездена в Берлин, где уже обосновался единственный из их оставшихся сыновей, Карл, доктор философии. Он единственный и пережил свою мать. Дочь Матильды скончалась в 1988 году в Мюнхене, муж – в 1896 году в Берлине. Газетные некрологи почтительно поминали его и как коммерсанта, и как мецената. До этого в 1883 году умер Рихард Вагнер, к которому Везендонки, естественно, ездили на погребение.

Через год после смерти Отто Матильда опубликовала вагнеровские письма к нему – их оказалось достаточно даже после памятного скандала, и тон переписки был бодрый и спокойный. Раздутый досужими языками случай о чуть ли не посылательном отказе Отто Рихарду в деньгах, по-видимому, никаких посыланий не содержал, а содержал лишь лёгкое удивление некомильфотностью Вагнера, которое тот даже не совсем понял.

Сама Матильда уже ничего не писала в девяностые годы, состояла с сыном членами Общества Гёте, вела обычный для семидесятилетней женщины её круга, в меру светский образ жизни и готовила к публикации вагнеровские письма. Умерла Матильда Везендонк легко, после всего лишь нескольких часов плохого самочувствия, в последний день лета 1902 года. Картинную галерею из более чем 300 работ (в основном, классических портретов) она завещала городу Бонну, где её похоронили, как и всех остальных членов семьи. Там же сейчас находится ассоциация её имени.

Сложно сказать не разбираясь, чем так допекла всех к 1902 году Козима Вагнер, но после смерти Матильда Везендонк получила массовые статьи, некрологи и упоминания весьма комплиментарного толка. Благодарили её больше не как писательницу, патриотку и жену достойного гражданина, а как музу, прекрасную подругу гения и даже «героя духа нашего времени». Подразумевались под этим вещи, наверное, и тогда уже самые разные. Но Матильда немало заплатила за свой геройский эксперимент и унесла его тайну с собой в могилу, а это стоит дорогого в мире, где на любой случай норовят написать инструкции все, от жёсткоглазых философов до мягкощёких светских тусовщиц.

Пять песен для женского голоса на стихи Матильды Везендонк

• Обработка и исполнение
• Описание
• Лучшие записи
• Тексты и переводы песен

.

Обработка и исполнение

Не повторяясь об истории создания цикла – несколько фактов. В течение двадцатого века Песни несколько раз инструментировались заново (в последний раз – очень эффектно Вернером Хенце для камерного оркестра в 1976 году). В некоторых странах им повезло и с переводчиками – на итальянский «Ангела», например, переводил Арриго Бойто. Из фактов последнего времени наиболее занимателен следующий: в 2005 году некий предприимчивый молодой канадец сообразил «Новые песни Матильды Везендонк» в количестве четырёх штук – с новыми, естественно, стихами и на свою, естественно, музыку. Не известно, принесла ли эта затея ему хотя бы пару сотен долларов, однако убеждённость автора в маркетинговом потенциале «Песен Везендонк» должна обнадёжить, кажется, самых пессимистично настроенных радетелей традиционной культуры.

В начале 20 века главному вагнерианцу того времени, Лаурицу Мельхиору, неожиданно пришло в голову, что «для женского голоса» – это не пожизненный диагноз. В 1923 году он записал «Schmerzen» и «Traume». В 60-х годах линию на равноправие продолжил Франко Корелли, записав «Der Engel» на французском. Впоследствии цикл включили в свой репертуар Пласидо Доминго, Андреа Бочелли и Паата Бурчуладзе. Йонас Кауфманн записал его целиком (про остальных мужчин ничего не скажу, но эту запись не рекомендую даже поклонникам Кауфманна). Что касается женщин, они поют и записывают Песни в большом количестве, и под фортепиано и под оркестр – кажется, можно выбрать. Однако большинство записных вагнерианок не обладают необходимой для этого изначально камерного произведения гибкостью голоса. А невагнерианкам, наоборот, не хватает специфического вагнеровского драматизма. Поэтому приведённый ниже список лучших записей получился весьма скромным.
.

Описание

1. «Der Engel» – «Ангел», положена на музыку первой, в ноябре 1857 года.
Вопреки тристановской установке ничего специфически свойственного этой опере в песне нет, да и собственно вагнеровского немного. Но если всё-таки искать соответствия в его творчестве, то по музыке «Ангел» более всего созвучен «Лоэнгрину». И это наилучшим образом соответствует мечтательному и романтическому на манер начала 19-го века содержанию стиха Матильды Везендонк.

2. «Stehe still!» – обычно переводится как «Остановись!», музыка написана в феврале 1858 года
Музыкально эта песня состоит из двух частей. Первая, быстрая, могла бы принадлежать Изольде, особенно, если иметь в виду текст. Но мелодически она всё-таки намного больше напоминает Брунгильду из «Валькирии» (с некоторой примесью Зиглинды в вокале – и «Тангейзера» в оркестре). Вторая, медленная часть также ассоциируется с Брунгильдой с намёком даже на «Гибель богов», которая в 1858 году существовала лишь в проекте – плюс там вырисовывается уже более явно очерченная Изольда. В коротком инструментальном заключении ещё раз буквально в нескольких аккордах обозначается момент перехода к гармонически зыбкой мелодике «Тристана», и финал уже сделан так же, без доминанты.

3. «Im Treibhaus» – обычно переводится как «В теплице», музыка написана в мае 1858 года
Апробация лейтмотива Кареола из третьего акта «Тристана и Изольды». Зная оперу, поначалу странно слышать эту трагическую тему в сочетании с сентиментальной патетикой стиха. Однако не надо забывать, что стих получил эту музыку первым и как «природная» тема она ему на самом-то деле очень подходит. Также может вызвать недоумение тот факт, что самый длинный стих положен на музыку наиболее романсово-однообразно. Композитор-песенник разобрался бы с этой коллизией в два счёта. Но Вагнер не был композитором-песенником и воспринял сочинение своей возлюбленной чрезвычайно лично, как продолжение собственных мыслей. Поэтому он и ощутил трагедию там, где другие увидели бы в основном не слишком оригинальные охи и вздохи, едва ли могущие претендовать на серьёзное музыкальное выражение. Серьёзным разговор Матильды Везендонк с растениями о них и о себе делает вагнеровская музыка, сообщающая этому разговору интонацию, колеблющуюся от щемящей нежности и горестной предопределённости до мрачного затаённого бунтарства.

4. «Schmerzen» – переводится как «Страдания» или «Муки», музыка написана в декабре 1857 года
Сюжетно – кульминация цикла. Наиболее динамичная его часть, в которой все вагнеровские героини – от Сенты до Брунгильды, и от Ортруд до Кундри – музыкально как бы сходятся и высказываются разом, проникаясь вдруг мыслью о мудрости богоданного порядка и о благодатности своего страдания. Подкупает в этом высказывании то, что стирается разница между положительными и отрицательными героями. Однако сама по себе идея героико-философского высказывания на такую тему не вполне органична для небольшой песни и даже для двадцатиминутного цикла песен. Итог – вылезающие тут и там банально-пафосные мелодические ходы и гармонические построения, производящие впечатление недодуманности и недоделанности. То есть в целом высказывание состоялось и пришлось даже к месту в стандартном порядке исполнения песен, однако само по себе оно, пожалуй, наименее музыкально убедительно из всех пяти частей.

5. «Träume» – обычно переводится как «Грёзы», музыка написана в декабре 1857 года.
Имеет в основе ту же тему, что и «O sink hernieder, Nacht der Liebe» из первой части дуэта второго акта «Тристана и Изольды». Но подана тема более мажорно, с мягким пульсирующим аккомпанементом, исполняется быстрее, чем соответствующее место в опере. Третья инструментальная часть максимально увеличена по сравнению с другими песнями. Звучит она по-прежнему спокойным аккомпанементом, однако это полноценный выразительный элемент, в котором, как и в «Тристане», подчёркивается неопределённость и открытость финала цикла. В целом это наиболее современно звучащая, очаровательная и гармоничная песня цикла – обращённая к миру прощальная улыбка любви, о которой этот мир так ничего и не узнал.
.

Лучшие записи

Симфонические версии
РЕЖИН КРЕСПЕН (Regine Crespin), Национальный оркестр Франции, Жорж Претр, 1961
ЭЛИЗАБЕТ КУЛЬМАН (Elisabeth Kulman, меццо), Радиосимфонический оркестр Вены, Михаэль Шёнвандт (инструментовка Хенце), 2009
Отдельные песни также хорошо записывали КИРСТЕН ФЛАГСТАД, ЭЙЛЕН ФАРЕЛЛ и ДЖЕССИ НОРМАН
Фортепьянные версии
МАРИ-НИКОЛЬ ЛЕМЬЁ (Marie-Nicole Lemieux, контральто), Даниэль Блюменталь, 2000
.

Тексты и переводы песен

Der Engel . In der Kindheit frühen Tagen Hört' ich oft von Engeln sagen, Die des Himmels hehre Wonne Tauschten mit der Erdensonne: Dass wo bang' ein Herz in Sorgen Schmachtet vor der Welt verborgen, Dass wo still es will verbluten, Und vergehn in Thränenfluthen, Dass wo brünstig sein Gebet Einzig um Erlösung fleht, Da der Engel niederschwebt, Und es sanft gen Himmel hebt. Ja, es stieg auch mir ein Engel nieder, Und mit strahlendem Gefieder Führt er, ferne jedem Schmerz, Meinen Geist nun Himmelwärts .		Ангел Перевод Виктора Коломийцева Я слыхал в далёком детстве, Что небесный ангел нежный Из садов нисходит райских В мир скорбей и тьмы мятежной, Где чуть слышно сердце стонет И тоску в тиши скрывает, Где оно исходит кровью И в слезах безмолвных тает, Где душа в расцвете дней Смерти, как спасенья, ждёт. Там слетает ангел к ней И в Эдем её несёт... Да, и мне предстал он, белокрылый, И лучистой, кроткой силой Вдаль от мира скорбных слёз В горний край мой дух унёс! .
Stehe Still! . Sausendes, brausendes Rad der Zeit, Messer du der Ewigkeit; Leuchtende Sphären im weiten All, Die ihr umringt den Weltenball; Urewige Schöpfung, halte doch ein, Genug des Werdens, laß mich sein! Halte an dich, zeugende Kraft, Urgedanke, der ewig schafft! Hemmet den Atem, stillet den Drang, Schweiget nur eine Sekunde lang! Schwellende Pulse, fesselt den Schlag; Ende, des Wollens ew'ger Tag! Daß in selig süßem Vergessen Ich mög' alle Wonnen ermessen! Wenn Aug' in Auge wonnig trinken, Seele ganz in Seele versinken; Wesen in Wesen sich wiederfindet, Und alles Hoffens Ende sich kündet; Die Lippe verstummt in staunendem Schweigen, Keinen Wunsch mehr will das Innre zeugen: Erkennt der Mensch des Ew'gen Spur, Und löst dein Rätsel, heil'ge Natur! .		Остановись! Перевод – Tatiana Polskaia (Multilingua) Кружится времени колесо, Бой бесчисленных часов. Звездные стаи, и черный фон, И неумолчный этот звон! Извечная сила, песнь прерви! Довольно бега! Стой, замри! Остановись, древняя мощь, Ты, слепая Воленья дочь! Тише, дыханье, натиск смири, Хоть немного повремени! Зной иссушающий, где твоя тень? Смолкни, угасни, вечный день! Чтобы тут же в сладком забвеньи Познать мне все тайны творенья... Когда в очах я таю нежных, Мы с тобой - как в море безбрежном, "Я" нет, и "ты" нет, и цепь разбилась, И время тут же приостановилось. Исчезли слова. Как дивно молчанье... Ты погасла, страсть, огонь желанья! Так вот ответ! Упал покров Святой Природы, тайны миров. .
Im Treibhaus . Hochgewölbte Blätterkronen, Baldachine von Smaragd, Kinder ihr aus fernen Zonen, Saget mir, warum ihr klagt? Schweigend neiget ihr die Zweige, Malet Zeichen in die Luft, Und der Leiden stummer Zeuge, Steiget aufwärts süßer Duft. Weit in sehnendem Verlangen Breitet ihr die Arme aus, Und umschlinget wahnbefangen Öder Leere nicht'gen Graus. Wohl, ich weiß es, arme Pflanze: Ein Geschicke teilen wir, Ob umstrahlt von Licht und Glanze, Unsre Heimat ist nicht hier! Und wie froh die Sonne scheidet Von des Tages leerem Schein, Hüllet der, der wahrhaft leidet, Sich in Schweigens Dunkel ein. Stille wird's, ein säuselnd Weben Füllet bang den dunkeln Raum: Schwere Tropfen seh' ich schweben An der Blätter grünem Saum.. .		В оранжерее Перевод – Tatiana Polskaia (Multilingua) Изумрудные короны, Балдахины из листвы, Дети тропиков зеленых, Как сюда попали вы? Молча клоните вы ветви, Плотный воздух странно глух, Ваших мук немой свидетель, Тает влажный сладкий дух. Тел зеленых простиранье, Изваянье немоты Тщетно ищет осязанья Равнодушной пустоты. Я и эти чужестранцы Бремя общее несем. В этом свете ламп и глянце Мы не знаем, где наш дом. Как, пресытившись сияньем, Солнца красный диск зайдет, Настрадавшийся - в молчанье Свою родину найдет. Тихо все. Лишь слабый шепот Наполняет темноту. Тяжких капель стук стекает По зеленому листу. .
Schmerzen . Sonne, weinest jeden Abend Dir die schönen Augen rot, Wenn im Meeresspiegel badend Dich erreicht der frühe Tod; Doch erstehst in alter Pracht, Glorie der düstren Welt, Du am Morgen neu erwacht, Wie ein stolzer Siegesheld! Ach, wie sollte ich da klagen, Wie, mein Herz, so schwer dich sehn, Muß die Sonne selbst verzagen, Muß die Sonne untergehn? Und gebieret Tod nur Leben, Geben Schmerzen Wonnen nur: O wie dank' ich, daß gegeben Solche Schmerzen mir Natur! .		Страдания Перевод – Tatiana Polskaia (Multilingua) С миром навсегда прощаясь, Красный глаз глядит на нас Каждый вечер, окунаясь В Океан в свой смертный час. Утром, выйдя из глубин, Светлый солнечный герой Пропоет победный гимн, И разгонит мрак ночной. Ах, зачем же слезы лить мне, Жребий проклинать земной, Если даже солнце гибнет, Чтобы встать опять с зарей? Благодать живет в невзгодах, В ночи смерти - жизни дни. За страдания, Природа, от меня поклон прими. .
Träume . Sag', welch' wunderbare Träume Halten meinen Sinn umfangen, Daß sie nicht wie leere Schäume Sind in ödes Nichts vergangen? Träume, die in jeder Stunde, Jedem Tage schöner blühn, Und mit ihrer Himmelskunde Selig durchs Gemüte ziehn? Träume, die wie hehre Strahlen In die Seele sich versenken, Dort ein ewig Bild zu malen: Allvergessen, Eingedenken! Träume, wie wenn Frühlingssonne Aus dem Schnee die Blüten küßt, Daß zu nie geahnter Wonne Sie der neue Tag begrüßt, Daß sie wachsen, daß sie blühen, Träumed spenden ihren Duft, Sanft an deiner Brust verglühen, Und dann sinken in die Gruft. .		Грёзы Перевод – Tatiana Polskaia (Multilingua) Кто они, те сновиденья, Что мой дух не отпускают, Не похожи на виденья, Что, как пена, сразу тают? Грёзы, каждый час яснее, Каждый день их ярче свет. Что небес посланцы сеют, То не истребит рассвет. Грёзы, как лучи, пронзили Толщу вод души печальной, Образ вечный начертили Всезабвенья, Вспоминанья. Грёзы, как весной светило, Приласкали снежный лес, Первоцветы пробудили Обещанием чудес. Вняв рассказам, первоцветы Грезя, пышно расцвели, На твоей груди увяли, В землю прахом полегли.

© Copyright: wagner.su, 2015
Ссылка на сайт при использовании данного материала обязательна.

---

Вагнер. Увертюра «Фауст»

Первый вариант увертюры писался Вагнером в 1839-1840 годах и планировался как первая часть симфонии по «Фаусту» Гёте. Однако с симфонией не сложилось, а на оперу такого космического масштаба молодой композитор совершенно справедливо не замахнулся – вдобавок ему в то время нужно было поторопиться, чтобы закончить и поставить «Риенци». В музыке увертюры ещё довольно сильно чувствуется влияние позднего Бетховена (чем она, видимо, и нравилась Чайковскому, оценивавшему последующие музыкально-драматические опусы Вагнера довольно критически). Но хоть сколько-то слушавшие позднейшие оперы Рихарда Вагнера услышат в «Фаусте» и предвестие «Летучего Голландца», и «Тангейзера», и «Тристана и Изольды» и «Кольца». Впрочем, возможно, намёки на лейтмотивы последних двух прояснились там уже во второй редакции 1855 года, хотя считается, что версии отличаются в основном оркестровкой.

Условно «Фауст» состоит из трёх частей, но строго отделить их одну от другой, как в симфонии, сложно, да и не нужно. Это именно увертюра, цельная, мощно переплетающая лирическое и трагическое. В отличии от Гектора Берлиоза, примерно в то же время оставившего в своей чудесной опере от сюжета Гёте лишь тему любви и греха, Рихард Вагнер в своём произведении ни этой, ни созидательной, ни коварной мефистофелевской темы практически ни касается. Его увертюра – музыка мятущейся души человеческой. Не сюжет, а дух поэмы Гёте явил здесь молодой композиторский гений. В разных вариантах увертюра звучит от одиннадцати с половиной до двенадцати с половиной минут. Однако трудно представить человека – даже привыкшего вздыхать от длиннотности монолога Вотана в «Валькирии» или обсуждения проблемы «Дня и Ночи» в «Тристане» – который, прослушав вагнеровского «Фауста», не воскликнул бы недоумённо «А дальше?!» или возмущённо «Мало!!». Потому что такой музыки действительно мало, и действительно жаль, что композитор не нашёл возможности завершить её хотя бы в виде небольшой симфонической поэмы, а так и оставил увертюрой.

В нижеследующем списке избранных исполнений увертюры «Фауст» приводятся только достаточно современные записи. Тосканини дирижировал, конечно, хорошо, а Бичем и Вальтер ещё лучше, но качество их записей 20-30 годов прошлого века приемлемо преимущественно для специалистов, способных абстрагироваться от шипения, наполовину заглушающего звук оркестра.

Вагнер. Увертюра «Фауст». Избранное.
Яша Горенштейн, Симфонический оркестр ВВС, 1972
Клаудио Аббадо, Венский филармонический оркестр, 1980
Владимир Юровский, Лондонский Филармонический оркестр, 2010
Кристиан Тилеманн, Дрезденская Штатскапелла, 2011